Ермак. Том II

Федоров Евгений

В ранний час казаки ворвались в городок. С плоских крыш на них лили кипяток, бросали камни, песок в глаза. Шли в последнюю битву древние старики, давно не державшие оружие. Даже женщины и подростки, подобрав подле трупов копья и мечи, вступили в бой.

На площади перед мечетью собрались последние защитники – оплот ислама, которых до решающей минуты берег Карача. Они не молили о пощаде, сбились в плотные ряды и пошли навстречу казакам, без криков, не спеша. Это были отборные воины, молодец к молодцу, – рослые, сильные, многие из них в кольчугах и начищенных латах, блестевших на утреннем солнце. С кривыми ятаганами

они бросились на казаков.

– Добры вояки! – похвалил Ермак. – Живьем бы взять!

– Да нешто их, чертей, возьмешь, батька! – огорченно вскрикнул Брязга. – Гляди, как режутся!

Под их ятаганами падали посеченные тела.

– Не можно терпеть, батько! – кричали казаки, и жесточь овладела ими. Они били топорами, палицами, рубили мечами идущих на смерть фанатиков. Быстро редела толпа храбрецов, и наконец остался один. Брязга ловким ударом выбил из его рук ятаган. Казаки навалились скопом и повязали удальцу-татарину руки. Его подвели к Ермаку.

– Хвалю, джигит! Иди ко мне! – сказал он по-татарски.

Изумленный татарин упал на колени, и крупные слезы потекли по его лицу:

– Вели рубить мою голову! – взмолился он и склонился перед атаманом.

– Да зачем же рубить ее, коли ты еще молод и в честном бою взят? – удивился Ермак.

– Секи, рус! Не могу в неволе жить! – горячо вымолвил татарин.

– Коли не можешь жить в неволе, иди, куда глаза глядят! Браты, освободи его! – усмехнувшись, взглянул на пленника Ермак.

Татарин с недоумением разглядывал казаков. Бородатые, кряжистые, злые в сечи, сейчас они добродушно кивали ему:

– Айда, джигит, уходи!

Пленник закрыл руками лицо и в неподвижности простоял с минуту, потом встрепенулся, опустил ладони. Глаза его блестели радостью. И вдруг он рассмеялся.

– Можно? – переспросил он.

– Айда! – махнул Ермак.

Татарин сделал два-три неуверенных шага вперед, потом сорвался, подпрыгнул и легко понесся к озеру. С размаха он бросился с зеленого обрыва в воду и ушел в глубь.

– Никак утоп? – вздохнули казаки, но в тот же миг просияли: на озерной глади появилась бритая голова и стала быстро удаляться к противоположному берегу.

Выплывшие из-за мыса два лебедя, завидя человека, шумно захлопали крыльями, побежали по воде, поднялись ввысь и вскоре исчезли, как дивное видение. А вслед за ними растаял в синеватом мареве и пловец.

3

В амбарах Карачи сберегалось много добра. Была и ячменная мука, и арпа-толкан [25] – неизменная еда бедняков, хранились бочки меду, вяленое мясо и рыба. Казаки наелись вволю, напились кумыса и ходили по городищу веселые, сытые и немного охмелевшие.

25

Арпа-толкан – поджаренная ячменная мука.

Только один Ермак не изменил своей привычке: поел толокна с сухарями и тем удовольствовался. Опытным взглядом он рассматривал свое воинство. Исхудалые, обросшие, оборванные казаки имели суровый, закаленный вид, но видно было, как они смертельно устали. Все – от атаманов до рядового казака.

Полный раздумий сидел Ермак в шатре. Неподалеку – Иртыш, а там, на крутых ярах, кучумовская

столица Искер. Перебежчики сообщили атаману, что ханские гонцы рыскают по улусам и северным стойбищам, сзывая народ на войну. Уже примчали в Искер степные кочевники на шустрых косматых коньках. На ярах пылают костры, наездники живут под открытым небом. Ржанье их жеребцов слышно в Заиртышье. Из сумрачной тундры на поджарых, полинявших оленях и на собачьих упряжках подоспели остяки. Из Прикондинских лесов подошли вогулы – воины в берестяных колпаках и с деревянными щитами, обтянутыми кожей. Но хан все еще колеблется, выжидает. Он не верит, что пятьсот русских дойдут до Искера…

«Надо дойти! – сдвинув густые брови, думает Ермак. – Дойти и напомнить хану его прошлые дела, пролитую кровь».

Перед мысленным взором атамана лежала обширная страна, населенная разными народами, чуждыми татарам и враждебными к хану. Если сбить Кучума с его куреня – откроется несбыточное… Да, другие люди шли теперь с Ермаком, не те, что приплыли с Волги. Была вольница, а теперь кусочек Руси.

«С ними дойдешь! – решает Ермак. – Но дух перевести надо! Пусть перестанут ныть раны их, пора отдохнуть! Сакма [26] на Искер – последний невиданный подвиг. Перед ним, видно, придется сделать великий искус, пытать рать нуждой. Скуден, ой как скуден хлебный припас! Выдюжит рать, тогда и вперед будет с чем идти».

26

Сакма – дорога.

В шатер по-медвежьи ввалился Мещеряк. Лицо круглое, изрытое оспой, плечи широкие и руки – медвежьи лапы.

«Силен! – с одобрением подумал о нем Ермак. – А к силе ум немалый и великая хозяйская сметка!»

– Ах, Матвей, Матвей, тебе бы думным дьяком в приказе сидеть! – не утерпел и сказал Ермак.

– Мне в приказе сидеть не с руки, – серьезно ответил Мещеряк, и его водянистые глаза потемнели.

– Пошто? – спросил Ермак.

– Всех приказных хапуг перевешаю за воровство и сам с тоски сдохну, – не моргнув глазом, ответил Матвей и вместе с атаманом захохотал.

– Ух, и вольно бы тогда дышалось на Руси! – сквозь смех выговорил Ермак.

Мещеряк в раздумье сдвинул брови.

– Нет, – покачал он большой головой. – Не быть этому на Руси! Как только на Святой земле появились приказные крысы да иуды, с той поры и пошло заворуйство и лихоимство! И не будет ему перевода до конца века.

– Вишь ты, что выдумал! – весело удивился Ермак. – Так и не будет перевода?

– Хочешь верь, атаман, хочешь нет, но, видать, руки у того, кто к складам да амбарам, да к торговлишке приставлен, так устроены, что чужое добро к ним прилипает!

– Вон оно что! И у тебя, выходит, такие руки?

– Мои руки чистые: своего не отдам и чужого не возьму!

– Добрый порядок! – уже не смеясь, похвалил Ермак. – Ну, сказывай, что с припасами?

– Беречь надо, – ответил Мещеряк.

– Коли так, будем беречь, – согласился атаман. – Зови Савву!

Загорелый, жилистый поп предстал перед Ермаком.

– Ведомо тебе, что наступает Успеньев пост? – спросил атаман.

– Уже наступил, – поклонился Савва. – Добрые люди две недели блюдут пост, а наши повольники скоромятся.