Ермак
Шрифт:
— Ермак! — в один голос сказали они и, подняв мертвеца, положили его на высокий помост. Старый мурза Кайдаул снял с могучего тела панцырь. Все дотрагивались до кольчуги, хваля доброе мастерство.
— Смотри, смотри! — в удивлении закричал Яниш. И все увидели, как изо рта и носа мертвого воина хлынула кровь. Рассказывая потом об этом в шатре Кучума, Яниш клялся, что это так и было.
Из дальних волостей на быстрых конях подоспели беки, мурзы со своей челядью и затеяли потеху — стали пускать в покойника стрелы. Из каждой раны лилась кровь. Яниш, внук Бегиша, даже
— Смотрите, кровь, горячая, живая!..
Татары хотели верить, — так могуч и необычайно храбр был батырь Ермак. По совести говоря, они боялись его даже мертвого: вдруг поднимется и начнет пластать их своим мечом!
В степях, на берегу Иртыша, рождались легенды о батыре Ермаке; они, как весенние птицы, летели из края в край! И чего только не рассказывалось в них!
Тогда сам хан Кучум с мурзаками, чтобы насладиться местью, прибыл к Епанчиным юртам, что в двенадцати верстах выше Абалака, а от него рукой подать — Искер! До чего осмелел и возмечтал хан!
Шесть недель пировали в поле татары и издевались над телом Ермака. От дальних курганов слетелись стервятники и кружили над степью, но ни один из них не спустился на казачьи останки. И все шесть недель от тела не шел тяжелый дух, никто не заметил разложения: так говорили потом все татары — свидетели. Кучум натешился местью, но уехал все же огорченный: слава русского воина была так велика, что и хана, и мурз его корчило от зависти. И родилась в степи новая легенда: непреданный земле прах Ермака вызывает страшные сны и чудесные явления.
Тогда татарские князья и мурзы решили захоронить тело Ермака на бегишевском кладбище, под сосною. На поминках русского богатыря съели тридцать быков и десять баранов. Была уже глубокая осенняя пора, и холодное серое небо низко жалось к земле. С полуночного края в солнечные страны целыми стаями летели косяки перелетных птиц. Они тревожно облетали место поминального пира, ибо молодые джигиты, потешаясь, пускали множество стрел в небо. Над огромными закопченными котлами клубился пар и с утра до ночи продолжалось обжорство, за которым татарские наездники, хваля себя, невольно отдавали должное и доблести покойного русского богатыря. Велик и к смерти неустрашим он был! И кто же мог победить великое сибирское ханство, как не такой богатырь?".
Знатные татары поделили воинские доспехи и одежду Ермака. Цветной кафтан достался Сейдяку, а сабля с поясом — Караче. Панцырь еще загодя увез мурза Кайдаул, верхнюю же кольчугу шаманы из Белогорья отвезли вырубленному из толстой лиственницы идолу. Суеверные и мнительные, они свято оберегали последнее ермаково добро, веря в его волшебную силу.
Шейхи, муллы и праведные блюстители ислама испугались такого преклонения перед памятью Ермака простых людей, которые, якобы, даже видели свет над его могилой. Народная молва передавала, что по субботам над ней вспыхивает огонек, и будто свечка теплилась в головах покойника.
— Аллах не хочет этого! Это против корана! — кричали муллы у мечетей и запретили поминать имя русского богатыря. Тем, кто укажет его могилу, они пригрозили смертью. Но людская молва не прекращалась.
5
Только один казак случайно избежал смерти на Иртыше в страшную ночь — Ильин. Он бежал по следу Ермака, отбиваясь от разъяренных врагов.
Вслед за ним он бросился в Иртыш в колонтаре из железных блях, держа в руке схваченный впопыхах большой топор. Тут бы ему и могила! Но счастье спасло казака от гибели: ныряя в кипящие иртышские воды, он ногами нащупал татарский брод и в суматохе невредимо добрался до берега. Всю ночь он бежал по степи с гулко колотящимся сердцем. Не раз падал на землю, в грязь, и слушал — нет ли погони? Утром он забрел в густой тальник и отсиделся в нем. Ильин прибежал в Искер-Сибирь оборванный, отощавший, и дозорный, впуская его, тревожно спросил:
— А батька где?
Ильин ничего не ответил, тяжелыми шагаи прошел к войсковой избе и предстал перед атаманом Матвеем Мещеряком. Сразу посеревший, срывающимся голосом тот выкрикнул:
— Беда? Сказывай!
Казак, сбиваясь, торопливо все поведал, по лицу его катились слезы.
Мещеряк схватил его за плечи и до боли стиснул:
— Как же ты-то смел в живых остаться, когда батька сгиб там? — И не выдержал: заплакал безмолвными суровыми слезами.
Подле избы уже шумело и кричало казацкое войско. Сердцем почуяли повольники гибель своего атамана. Большеротый казак Сенька Драный, прибежавший к Ермаку из-под Мурома, взобрался на рундук и закричал:
— Погиб атаманушка, и нам отсель в пору убираться. Рассыпалось наш дело!
Все угрюмо молчали, разом почувствовали себя сирыми, — не стало сильной руки, крепкой ермаковой воли. Сняли одним махом шапки, и не одна слеза выкатилась из все видевших суровых глаз. Каждый растерянно думал: «Как же дальше быть?».
Тут на высокое крыльцо вышел Матвей Мещеряк. Ухватившись медвежьей лапой за балясину, он подался вперед:
— Не стало Ермака! Сгиб он, брат наш и вождь наш! Но кто сказал — рассыпалось наше дело? Нет, не рассыпалось оно! Русь крепка, она доброй поковки! Соленым потом, трудами неустанными и кровью творили мы здесь великое, и не умрет оно! Учил батька нас отваге и терпению. Кто забудет эту заповедь, тому конец! Поразмыслите-ка, браты, как быть?
— Верно. Любо! — Откликнулось сразу несколько хотя и угрюмых, но твердых голосов. — Не выходит казаку отдаться врагу без драки. Не гоже так!
На ступеньку крыльца поднялся казак Ильин. Сенька Драный злобно закричал ему:
— Куда лезешь! Батьку пошто выдал?
Ильин поднял на боевых товарищей страдальческие глаза; прочитали все в них невыносимую муку, страшную боль. Проговорил он надрывно:
— Браты, лучшие бы мне умереть под кнышем татарина, чем стоять перед вами и гореть в муке. Невиновен я… Браты… — речь его оборвалась, губы сильно задрожали.