Ермак
Шрифт:
На коротких привалах беглецы давали коням отдохнуть, а сам Бзыга не находил покоя, шагая возле костра, и думал о своем. Есаул Бычкин успокаивал атамана:
— Ты, батька, не тужи, вернем свое добро! Голытьбу в жменю возьмем и не пикнет больше!
— Жменя-то наша маленькая, всех не сгребешь! — сердито отозвался Бзыга. — Ухх! — скрипнул он зубами.
Бычкин сочувственно смотрел на атамана. Был тот грузный, седой и своей ухваткой напоминал остервенелого волка, попавшего в беду.
«Как бы своей свирепостью и ненасытством дела
По совести говоря, сам Бычкин боялся бывать в Раздорах: народ там неугомонный и драчливый. Чуть что, сейчас засучивают рукава.
Дорога длинная. Много передумал Бзыга, пока, наконец, показалась зеленая луковка церквушки в Раздорах. Издалека донесся благовест — звонили к вечерне. Безмолвно и пустынно было на улицах городка, когда беглецы добрались до него, никто не полюбопытствовал, по обычаю, не выглянул в оконце. Дубовые ворота атаманского куреня оказались закрытыми. Бзыга с волнением подъехал к ним и постучал. Долго никто не отзывался. Теряя терпении и волнуясь от смутного предчувствия чего-то неладного, атаман громко заколотил в тесины. Где-то в глубине двора с хриплым кашлем завозился кто-то.
— Отчиняй, хозяева! — окрикнул Бзыга.
— Хозяев давно нет, — откликнулся глухой голос. — Хозяева утекли от беды.
Сразу перехватило дыхание. Бзыга взмолился:
— Да открой же, ради бога. Что тут случилось?
— Не качалинский атаман гуторит? — спросил голос за воротами.
— Атаман Андрей! Да сказывай, что за оказия?
Загремели запоры, ворота приоткрылись, наружу высунулось рябое лицо атаманского холопа. Он внимательно оглядел гостей, посмотрел вдоль улицы и только тогда шире распахнул ворота.
Конники въехали в обширный двор и расседлали коней. Бзыга присел на приступочку крылечка, устало опустив голову, спросил холопа:
— Так что же попритчилось тут?
— Разодрались наши хозяева с голутвенными из-за хлеба. Приходили амбары шарить, еле оборонились. Дом ноне пуст: атаман семью повез на Валуйки, сказывают.
— Брешешь! Не может быть такого в Раздорах! — сорвался с места и закричал Бзыга.
— Я не пес и брехать не думал! — вызывающе отозвался холоп и дерзко посмотрел на атамана. — Голутвенные сказывали, нового будут ставить атамана. Вот оно как!
«Что стало с тихим Доном? — в озлоблении и тревоге подумал Бзыга: — Помутился разум у казачества!» — и, оборотясь к холопу, спросил:
— Ты что ж, Афонька, небось рад бунтовству?
— Грех, атаман, такое говорить! Разве то бунтовство, коли люди есть захотели?
— Цыц! — прикрикнул на него Бзыга. — Плетей захотел, холоп!
Афонька потемнел:
— Этого и без тебя отведал вволю, только говори да оглядывайся, кругом народ кипит, неровен час, забушует…
Бычкин тронул атамана за локоть, тот присмирел. Холоп продолжал угрюмо:
— Триста заможников ушли из Раздор, а то бы кровь
— Куда ушли старшины? — скрывая досаду, спросил Бзыга.
— Не сказывали, но чую, стоят табором в Гремячем логу…
Есаул Бычкин осунулся, посерел. Понял он, что попал из огня в полымя, но отступать было поздно. С отчаянием он выкрикнул:
— Коли так — рубаться будем! Веди в дом, отоспимся, коней накормим и в Гремялий лог…
Всю ночь Бзыга ворочался на жарких перинах, прислушивался к шорохам. Холоп не внушал доверия и, чтобы не сбежал он, атаман приставил к нему казака. Ранним утром разбудил сполох. По станичной улице загомонил народ. Бежали казаки, перекликались. И страшное уловил Бзыга в перекличках: в Раздоры прискакал Ермак с конниками.
Кричали станичники:
— Сказывают, у нас укрылся супостат. Своих изгнали, чужой набежал! На майдан! На майдан!
Не стал ждать Бзыга, когда будут ломиться в ворота, быстро разбудил дружков и на коня. Афонька распахнул скрытые воротца и пропустил беглецов в тальники.
— Поберегись, атаман! — предупредил он. — Неровен час, угодишь на раздорских, — не помилуют! — он так выразительно посмотрел на Бзыгу, что тот похолодел под его взглядом.
— Скройся, сатана! — зло выкрикнул атаман и стегнул коня.
Когда Ермак со станицей ворвался в Раздоры, тишина и безмолвие поразили его. Казаки подъехали к церкви и заглянули в нее. Мерцали жиденькие огоньки лампад, сумрачные тени лежали по углам храма. Несколько старушек да древних дедов со строгими лицами стояли, склонив головы, и слушали возгласы священника.
Брязга выманил из церковного притвора столетнего деда:
— Где станичники, куда подевались?
Старик поднял белесые глаза и внимательно оглядел прибылого.
— А сам ты откуда брался, казак? — пытливо спросил дед.
— Из качалинской наехали!
— За каким делом вас принесло? — не унимался дед. — И без вас тут крутая заваруха. Атаман с голытьбой перессорился и с заможниками ускакал. Гляди, казак, неровен час, вернется с подмогой и пойдет крушить башки смутьянщикам!
— Да кто у вас смутьянщики? — обрадовался Богданка.
— Известно кто, это мы сомутители! — сердито ответил дед.
Брязга с удивлением взглянул на ветхого деда и не удержался, залился звонким смехом.
— Да ты сдурел, что ли? — накинулся на него старый казак. — Не видишь — тишина в городке, ровно перед грозой… Еще мой дед сказывал, — так от века повелось в Новгороде, когда на вече лютый бой предстоял!
Ермак слышал эту беседу и приказал Брязге:
— Айда на колокольню, да ударь в большой колокол!
Тревожный гул поплыл над сонным городком, созывая людей на майдан.
Казалось Раздоры только и ждали этого звона. Первым зашумел дед. Выбегая из церковного притвора, он крикнул Ермаку: