Ермак
Шрифт:
— Не Царь прислал, Круг избрал, — наставительно сказал Старец.
— Вот и есть ты молодой! — облизывая ложку и пряча ее за голенище, сказал Ермак. — Ждать и терпеть не умеешь. Погоди! — сказал он, вставая и крестясь. — Явят горы проход! Здеся он гдей-то...
— Ты чо, татарве обрезанной веришь? — закричал Кольцо.
— А что ж не верить?
— Татарве? Басурманам?
— Их что, не матери рожали?! — сказал Ермак. Умел он сказать так, что перед говорившим стена вырастала, навроде этих Чусовских гор.
— Что? — закричал,
— Люди все Божьи! — сказал Старец. — И сядь ровно! Не мельтеши! Скочет тута, как блоха! Сядь, я тебе сказал! И ешь! Когда еще горячего хлебать придется! А нам силы потребны. Вона через какие горы переволакиваться надоть.
Кольцо покорно притулился на прежнее место.
Ермак усмехнулся, прошелся вдоль берега. Казаки расставляли пологи у бортов лодий, только пушкари недремно меняли караулы у пушек да отошли подальше в лес дозорные, чтобы, случись что, успеть дать тревогу.
«Здесь ли, в другом месте, а Камень перевалим, — думал Ермак. — А вот за Камнем каково придется? Самое главное — не завязнуть, не затянуть набег. Успеть вернуться по паводку».
Осень подступала на Уральские горы. Пыхнули золотом березы. На темной хвое хмурых чащоб посветлели лиственнички, зажелтели... Остыла, потемнела речная гладь. Осень скоро. Поспеть бы...
Прошли Серебрянку. Через два ночлега свернули в Межевую Утку.
— Поспешай, ребятушки! Поспешай! — покрикивали атаманы. Но людей через силу не гнали. Знали: самая тягота впереди, когда придется на себе струги переволакивать.
По Утке пришлось идти бечевой. Привычные бурлачить, казаки споро приладили лямки и поволокли суда по мелководной реке, которая наконец-то круто повернула на восток.
Экономя силы, тянули все по очереди, не делая различия между казаками и атаманами, вожами-тата-рами, литваками, что были взяты в ватагу в строгановских вотчинах, и даже немец-пушкарь тянул бечеву вместе со всеми в очередь.
Через два дня река резко повернула на полночь и стала вовсе не проходна. Струги сели на днища.
— Волочить надо, волочить, — колготился Ахмет. — День, два, три волочить! А там через Камень па Тагил волок пойдет.
— Где он, волок? — кричал Кольцо. — Где следы? Нет тута ничего!
Непроходимый лес подступал к мелководной протоке, где завязли струги.
Караван растянулся верст на десять. Задние струги еще тянули бечевой, а передние уже сели в каменных россыпях...
Ночевали двумя лагерями, стянув струги поближе друг к другу.
— А ну-ка!. — сказал Кольцо, — слетайте-ка, казачки, поглядите, что там дальше. А то ведь татарва эта упрет нас в каменную стену. Не верю я их рожам! Обманут, басурмане! Непременно обманут! Нехристи.
Десяток казаков пошли вверх по реке. Еще пятеро полезли прямо через горы и тайгу на восток.
Отряд стоял целый день. Ермак, Мещеряк,
— Чего идти, — сказал Пан. — Може, там и проходу нет. Надоть разведать спервоначалу.
Ермак приказал держать караулы у каждого струга, выслал дозорных на горы. Тоскливо поглядывал на хмурящееся небо, на застрявшие струги, чуял сердцем общее настроение...
— Не пойдут казаки!
Не было того настроя, который позволял этим людям лезть на отвесные кручи, ломиться сквозь ряды врагов... То ли разленились, то ли духа рабского понабрались в солеварных, где все работали только из-под палки.
Сильно мешали воровские казаки.
Истеричные, куражливые, они быстро падали духом и постоянно искали виноватых.
– - Лезем тута к черту в зубы... Зараз всех на переволоке перебьют! Вот как налетит Алей, тута мы и завертимся!
Еще день-два — крикнут воровские «измену». А здесь не бранное поле, здесь к ответу быстро не призовешь. «А может, зря забрали эту пеструю голутву с Яика», — думал Ермак, предчувствуя зреющую беду...
Спал тревожно. Не снимая тегиляя, держа под руками рушницу и саблю. Родовые казаки — качалинцы — подтянулись незаметно к его стругу и стали так, чтобы в любой момент прикрыть собою атамана.
— Зря мы воровских наперед пустили! — сказал, словно читая мысли атамана, Ясырь. — Мы бы тянули и тянули, а они, вишь ты, стали, и нам пути нет...
— Это верно! — согласился Ермак.
Под утро прибежал Окул из первого струга:
— Атаман! Кольцо Ахметку зарубил!
Ермак кинулся в голову каравана.
— Вечером Брязга с казаками воротился! — толковал, поспевая за атаманом, Окул. — Тот, что по реке ходил. Говорит — дороги нет! Не пройти. Ах-метка стал кричать, что нужно не по реке идти, а на восход поворачивать... Кольцо его сразу саблей и махнул.
Казаки толпились у стругов. Окул, поспешая к Ермаку, вестей не скрывал.
— Потому все татары сбежали в лес!
Больше у казаков проводников не было.
У переднего струга гомонила толпа.
— Ну! — закричал, увидев Ермака, расхристанный Кольцо. — Что я говорил! Измена! Вот оно как, татарве потрафлять! Ворочаться надо скореича, покуда нас тут в теснине басурманы не перебили всех.
— Ты зачем вожа убил? — сказал как можно спокойнее Ермак.
— Вожа? — зашелся Кольцо. — Кучумкиного лазутчика, а не вожа! Вона куды он нас завел.
— Кровь его на тебе! — сказал Ермак. — На тебе, Кольцо!
— А наша на ком? — ощерился голутвенный атаман. — Все вы, половцы, одним миром мазаны! На погибель нас ведешь!
Ермак двинул плечом тех, кто стоял рядом с Кольцом, схватившись за сабли, лапнул страшной своею пятерней ворот кольцовского чекменя и заворотил его так, что у заполошного атамана язык вывалился...