Ермак
Шрифт:
— Сыть! — Грозный стукнул посохом. — Когда придет нужда, я объявлю их ворами… Теперь о делах сибирских послушаем.
— Сибирский хан Едигер прошлогод шерсть тебе, великий государь, принес и дань твою на себя принял — ежегод давать тебе, великому государю, со всякого черного человека по соболю, — проговорил дьяк. — А по записям Посольского приказа черных людей у Едигера числится тридцать семь тыщ семьсот человек.
— Так. Боле года минуло, где же дань наша?
— Ханский посол по имени Баянда привез, — ухмыльнулся
— Зовите, — приказал Грозный.
Стрельцы распахнули золоченые двери, татарский мурза Баянда, отрастивший теперь небольшую бородку, вошел, согнувшись, в палату, с полдороги к трону пополз на коленях, припал к золоченым сапогам Грозного.
— Здоров ли улусник мой хан Едигер и брат его Бекбулат?
— Великий государь! — тонким женским голосом заговорил Баянда. — Светлый хан Едигер и хан Бекбулат кланяются тебе и дань твою тебе прислали — семьсот соболей.
В глазах Грозного вспыхнул гнев.
— Сколько, сколько?
— Великий царь! — взмолился Баянда. — Всю Сибирскую землю воюет шибанский царевич Кучум, людей наших побил сильно много, а живых обобрал до последней шкурки.
— Лукавит посол, государь, — сказал дьяк. — Приехал с Камы торговый человек Аника Строганов. Он поведал: хотя Кучум много вреда сибирскому ханству причинил, но леса тамошние полны зверьем.
Грозный дважды ударил посохом. Тотчас распахнулась золоченая дверь, вбежало четверо стрельцов с бердышами, схватили несчастного Баянду.
— Помилуй, государь… — пискнул Баянда.
— Отписать ханам Едигеру и Бекбулату: пока полную казну не пришлют, посол ихний будет в нашей неослабной крепости.
Он сделал знак, Баянду уволокли.
— Позвать торгового человека Строганова!
Строганов явился чуть ли не в том же мужицком армяке. Во всяком случае, одет он был просто, по-купечески, на ногах — простые сапоги. К трону подошел с достоинством и лишь у ног царя пал на колени, ударил лбом об пол.
Грозный постучал посохом по его спине, как недавно сам Аникей стучал костылем по спине Сысоя.
— Встань, Аника… Что-то кафтан на тебе такой худой? Оскудели, что ли, рассолы твои соляные?
— С грошей, государь, и на пятак не набегает. Дозволь поклониться тебе тысячью соболями…
Грозный невольно вскинул брови, но Аника Строганов и ухом не повел, продолжал:
— Да четырьмястами куницами, да столько же и лисиц диких черно-бурых прими, да две тысячи белок сибирских…
— Эт так обеднял ты, Аникушка! — произнес царь, хитро сощурился. — Значит, с челобитьем опять явился?
— Не за себя хочу просить, а за царство твое славное порадеть, государь-батюшка.
За окнами палаты раздался звон колокола. Тотчас в ответ зазвонили по всей Москве. Грозный поднялся, перекрестился трижды. То же сделали и бояре.
— К обедне пора. Пойдем, отстоим вместе в моей часовенке, а там и поговорим о делах Руси нашей
Ярким огнем горели купола церквей и соборов плоскобашенного еще в ту пору Кремля из красного кирпича Плыл над деревянной Москвой благовест.
— Так о чем челобитничаешь, Аникушенька? — ласково спросил царь, глядя в сводчатое окошко цветного заморского стекла.
Аника пал, как перед троном было, на колени перед царем.
— Дозволь, милостивый государь-батюшка, искать рассол и варницы ладить на пустынной Каме-реке, а также дворы ставить в тамошних местах безлюдных, пашни расчищать да хлеб сеять.
— Зачем о том просишь? — зловеще усмехнулся царь. — Доглядчики мои донесли, что ты на этой Каме-реке уж своей волей деревни ставишь.
— Наветы, государь! — побледнел Аника.
— На дыбу хошь?! — взревел царь.
— Батюшка Иван Васильевич! Выслухай… — взмолился Аника.
— Ну! Да встань ты… Наветы?
— Всего-то слепили там два-три сарая из плах… чтоб мягкую рухлядь… чем тебе вот ныне поклонился… где хранить было. А надо ставить там крепкий острог, да вокруг городок строить, да снабдить его пушками и всяким иным боем. Дозволь сие сделать, государь! Крепко эту окраину твово царства оберегать со своими сыновьями буду.
— От кого? Ну-ка, — решил попытать Анику Грозный. — Сибирский князь Едигер мой данник.
— А велику ли казну он те нынче с Баяндой прислал?
— Дерзок ты, Аника! — угрожающе напомнил царь.
— Коли насмешничаю над тобой — язык мне вырви. Коли в убыток что сделаю царству русскому — совсем казни меня. Едигер почто недавно под твою высокую руку попросился? А потому, как объявился Кучум в Сибири, царство Едигерово зашаталось… Кучум тот людей Едигера нещадно побивает, грозится ханский город Кашлык взять.
— Кто он, Кучум этот? — спросил Грозный.
— Какой-то бухарский царевич, вроде тоже оттудова, с восточного краю пришел.
— Много он людей с собой привел?
— Кто считал?!
— А что за люди у него?
— Да всякий кочевой сброд. Хитры и безмерно люты кучумцы, местное сибирское народишко грабят нещадно. И еще слышно, хвалился Кучум тот: Сибирское царство как заберу — начну большую войну с Русью. Вот я и говорю: загодя надо восточную украину твоего царства, государь, крепить. С севера-то над тобой проклятая Литва висит, да Польша, да Швеция. На юге, не приведи Господь, султан турецкий, да татары крымские, астраханские, да ногайцы тож народ обманчивый. Счас союзники тебе, а завтра враги. Дозволь мне, государь великий, твердой ногой в Камском краю стать. Не токмо город на Каме — много острогов и крепостей ставить там надо, людишками заселять, не щадя живота, оборонять от сибирских, от ногайских и от иных орд…