Ермаковы лебеди
Шрифт:
Глядит Алена – он ведь! Он самый! – а все признать не насмелится. Да тут и углядела – рубаха-то у атамана пояском ее работы опоясана. Чуть не сомлела Аленушка, все ж таки на ногах устояла и слова не выронила. Стоит белехонька да с атамана глаз не сводит.
А он своим зорким глазом еще со струга Аленушку приметил и по девичьему убору догадался, что незамужницей осталась.
Поздоровался атаман с народом, потом подошел к Аленушке, поклонился ей рукой до земли, да и говорит:
– Поклон тебе низкий от вольного казацкого атамана Ермака, а как его по-другому звать – сама ведаешь.
Поговорили они тут. Понял тогда народ, кто есть донской казак атаман Ермак, какого oн роду-племени, в каком месте его лебедушка ко гнезду ждала.
Два дня, а то и три простоял Ермак с своим войском в Чусовском городке. Не один раз за те дни с Аленушкой побеседовал. Всю свою жизнь ей рассказал. Как он братьев да друзей своих из неволи вызволил, как с ними строгановские караваны топил, как потом на Дону казачил да по Волге гулял. Ну, все как есть. И про то объяснил, почему на Чусовую пришел.
– Много, – говорит, – в нашу казну богатства добывали, а нет против того, какое мне лебеди по нашей реке в горах показывали.
Вот и надумал тем богатством себе и всей ватаге – головы откупить, а кому не случится голову свою вынести – тому добрую память в людях ocтавить. Лебеди как подслушали мою думу… Давно их не видал, а тут оба появились и будто манят плыть, куда надумал. Всю дорогу с нами плывут, а где остановка – улетают, и всегда в ту сторону, куда дальше путь идет…
В осенний праздник, в Семенов день, собрался атаман дальше плыть. Из Чусовского городка народу в войско прибыло. Ну, и проводы вышли вроде как семейные, потому – с заезжими казаками своих отправляли. На берег многие так семьями и шли, – кто брата, кто сына провожал.
Аленушка рядом с атаманом шла. Она, конечно, годами на другую половину жизни клонилась, а красоту свою не вовсе потеряла. Принарядится праздничным делом, так еще заглядишься.
Атаман тоже для такого случая приоделся. Верховик на шапке малиновый, кафтан цветной парчи, рубаха дорогого шелку, а сабля и протчая орудия – глаза зажмурь. И то углядели люди – новый у атамана поясок. Широкий такой, небывалого узору: по голубой воде белые лебеди плывут. Это, видно, Аленушка опоясала своего лебедя на незнамую дальнюю дорогу.
И вот идут они, как лебедин да лебедушка. Оба высокие да статные, красивые да приветные, как погожий день в осени. Далеко их в народе видно. А кругом ребятишки-мелочь вьются. Это Аленушкины прикормленники да приспешники со всего города сбежались. Известно, большому лестно, а малому и подавно охота близко такого атамана поглядеть, рядом по улице пройти.
Как атаман на берег, так лебеди – на воду, сразу кверху поплыли, оглядываются да покрикивают:
– Клип-анг! Клип-анг!
Вроде поторапливают:
– Пора, атаман! Пора, атаман!
Тут атаман простился с народом, с Аленушкой на особицу, сам на струг – и велел отваливать.
Отплыл – и концы в воду.
Сперва добрые вести доходили, как Ермак с войском сибирского хана покорил и все
Прикинь-ко, какой силы и росту человек был, коли мог эку тягость на себе в бою носить!
Радовалась Аленушка этим вестям. Всем ребятишкам, какие около нее вились, рассказывала – вот, дескать, какой атаман удачливый да смелый.
Года два такими вестями Аленушка тешилась, потом перемена вышла: вовсе не слышно стало о казацком войске, как снегом путь замело. Долго ждала Аленушка, да и дождалась: в осенях приползла в городок черная молва.
– Мало в живых казаков осталось, и сам атаман загиб. Изменой заманили его с малым войском да ночью, как все казаки спали в лодках, и навалились многолюдством. Атаману, видно, надо было с одной лодки на другую перескочить, да опрометился он и попал в воду на глубокое место. В кольчатой-то рубахе царского подаренья и не смог выплыть. И лебеди не могли атамана ухранить, потому ночью дело вышло, а эта птица, известно, ночью не видит.
Выслушала все это Аленушка, слова не выронила и ушла в свою избу, а вскоре ребятишки по всему городу заревели – умерла Аленушка.
Отцы-матери побежали поглядеть. Верно – умерла Аленушка, Ребячья Радость. Лежит на скамейке у окошечка, и руки на смерть сложены, а сарафан и весь убор на ней тот самый, в каком она атамана в поход провожала. Поплакали тут которые, вспоминаючи тот день, пожалели:
– Вот пара была, да гнезда не свила.
От какой причины нежданная смерть Аленушке пришла, так никто и не узнал. На том решили:
– По-лебединому умерла наша Аленушка. У них ведь известно, как ведется: один загиб – другому не жить.
Так вот оно как дело-то было! Приплыл донской казак на родиму сторонку – на реку Чусовую. Это присловье про Ермака и сложено. В прежни-то годы, сказывают, такое часто случалось. Набродно на Дону было, – со всех сторон туда люди сбегались, кому дома невмоготу пришлось. Ну, а этот из Чусовского городка был, Васильем Тимофеичем Алениным звали, а на Дону да по Волге он стал Ермак Тимофеич.
Здешние-то реки он с молодых годов знал. Ему, брат, вожака не надо было! Cам первый вожак по речным дорогам был! И то ни в жизнь бы ему в сибирскую воду проход не найти, кабы лебеди не пособили.
Куда потом эти лебеди улетели – сказать не умею.
По нашим местам эту птицу сильно уважают. Кто ненароком лебедя подшибет, добра себе не жди: беспременно нежданное горе тому человеку случится. А хуже того, коли оплошает охотник из старателей. Такому и вовсе свое земельное ремесло бросать надо, потому удачи на золото после того не станет. Что хочешь делай, а даже золотины в ковшике не увидишь. Испытанное дело. Да вот еще штука какая у стариков велась – ставили деревянных лебедей на воротах.