Эротические страницы из жизни Фролова

Архипов Велиар

> Остановись. Не лапай. Не положено так.

Вот еще. Дюжину лет он не слышал в себе этого голоса. Дедов что ли? Или прадедов?

> Ты кто такой, советы мне давать?

> Никто я. Самый никто. А матушку не трожь. Больно потом будет.

> Сам знаю. Ну и что?

Голубые штанишки из очень тонкой блестящей ткани. Почти не просвечиваются. Нет, все-таки просвечиваются, это голубизна отвлекает. Он слегка оттянул резинку, под нею обозначился красноватый гофрированный след.

– Давит, -

сказал он.
– Нужно другую втянуть.

– Я их только сегодня купила, - призналась она.

Он стянул резинку чуть пониже, сантиметра на два, и она при этом послушно приподняла спину. Разгладил над лобком, почувствовал, как под тканью шуршат волосинки. Тоже светлые, как у Ирины. Иначе бы просвечивали… Стянул ткань немного вниз, чтобы не врезалась в щель… еще и расправил чуть-чуть прямо над нею, и за штанинки слегка оттянул. Лобок у нее сильно выпуклый. У Иринки тоже, но меньше… Нет, пожалуй, так кажется из-за складки между животом и лобком. У Иринки такой складки еще почти не видно.

– У Вас в молодости между бедер оставалось пространство, как у Ирины, или всегда было как сейчас? У нее, когда она ходит или ровно стоит, они не касаются друг друга. И промежность такая свободная, выпуклая. Под этим ее полупрозрачным платьем так здорово смотрится…

– Не могу вспомнить… Я всегда была немного полнее ее. Меня ведь некому было так тренировать…

Тихо, но весело засмеялась.

– Почему некому, а Сергей?

– Ну, мы не так часто, как вы… А вообще, мне кажется, что они не касаются…

– Кто?

– Бедра. Ты их просто слишком сдавил.

Он сидел на ней уже с полчаса и теперь спохватился, - у нее, наверное, ноги уже сомлели… Сразу поднялся на колени и слегка развел ей бедра. И в самом деле, теперь они почти не касались друг друга.

– Не касаются…

На штанишках заметил маленькое влажное пятнышко. Как раз над тем местом… Ляпнул:

– Знаете, я почему-то раньше считал, что в Ваши годы у женщин уже не бывает желания к сексу.

И засмеялся, как бы над своим невежеством.

Она совсем не обиделась, тоже весело улыбнулась.

– Думаю, что и у глубоких старух бывает… Это ведь не только с гормонами связано. Еще и с памятью. С воображением. С ними даже в большей степени… Не знаю, как у мужчин.

И, вздохнув, как бы не сразу решившись, добавила:

– А у меня, милый мой Витенька, и гормонов еще в избытке. Не по возрасту…

Он тут же вспомнил игрушки в ее секретере. Она, по-видимому, тоже об этом подумала, потому что сжала зубы и зажмурилась, как бывает в моменты жестокой внутренней неловкости. Видимо, жалеет теперь, что так получилось…

Сжала зубы и зажмурилась…

Он тут же вспомнил свое, вечно повторяющееся болезненное раскаяние… Вспомнил с жутким недоумением, глядя ей прямо под лобок, туда, где располагается это отверстие… Он ведь там

уже был! Каким образом ему удалось это совершенно забыть? Ведь даже голос далекого предка только что звучал, в точности как тогда…

Он мгновенно опустился, плечи обмякли и съежились, глаза сами собой закрылись от приступа ошеломительного стыда…

Она мгновенно отреагировала, поднялась в постели, прижалась к нему, стала гладить по голове, как ребенка.

– Ну что ты, миленький… Ну не надо, пожалуйста… Ты же сам чувствуешь, как ей сейчас… Ты же все понимаешь… Ничего плохого в этом нет… Она любит только тебя и никого больше… И всегда будет любить. Это совсем другое, совсем другое, понимаешь? Только чтобы убедиться, что лучше тебя нет и быть не может. Ну давай я сниму трусы, ладно? А ты смотри, сколько хочешь. Увидишь, я почти такая же…

Она ничего не поняла. Она и говорила с ним, как с ребенком.

– Давай. Смотри, здесь все, как у Ирины, - она уже слегка отстранила его, чтобы он не мешал, освободила ноги и стала быстро снимать штанишки, пока не отбросила их на пол, - все так же, как у нее, посмотри.

И легла, разложив ноги по обе стороны от него, все еще полусидящего на согнутых коленях.

Затем, то ли ей стало вдруг неловко от бесстыдства, то ли она уловила в его взгляде что-то еще, ее настораживающее, снова приподнялась, снова обняла, одной рукой, левой, а правой взяла за подбородок, как школьника, повернула лицом к себе.

– Ну посмотри на меня, в глаза посмотри, разве я тебя когда-нибудь обманывала?

– Нет… - как школьник он и ответил.

– Значит, веришь ей?

– Да.

Она еще несколько секунд смотрела в его глаза, пока он не отвел от нее взгляда, затем мягко поцеловала закрытые губы. Снова опустилась на постель, закрыла глаза руками и прошептала чуть слышно:

– Господи, прости меня…

И застыла так.

– Я… - нерешительно начал мямлить он, - посмотрю Вас… как Ирку… можно?

– Да.

Подушку она из-под головы отбросила еще раньше, и он взял и, сам не понимая что делает, просунул ее под послушно приподнявшиеся ягодицы до самой спины так, что ее промежность выпятилась и как бы нависла высоко над простыней. Лег между ее ног лицом к лону, так близко, что мог различать кожные поры.

– Отто Вейнингер*** считал половые органы безобразными… Как он мог такое говорить?

– Он был мальчишкой, - улыбнулась она.
– Очень умным, но мальчишкой… Да и не только он так думал. Большинство так думает…

Мальчишкой. А он-то кто? Сильно взрослый? Как дите малое, уставился и любуется. Будто в первый раз видит…

Но стыдно ему почему-то не стало. Наоборот, как-то легко и просто на душе. Будто и вправду перед ним его Иринка… Никаких сомнений, никакого смущения.

– Она сейчас тоже так же лежит.