Эротизм без берегов

Брюсов Валерий Яковлевич

Показательно, что дискуссии о (неподтвержденном) моральном кризисе в среде молодого поколения нередко воспринимались как симптомы более общего состояния кризиса в провинции. Описания «тайных сообществ» молодежи подавались в провинциальной прессе либо в стилистике рассказов о религиозных сектах, либо в рамках обсуждения плачевного положения современной семьи, с характерным для нее отчуждением поколений. В свою очередь, и сами учащиеся в своих «письмах в редакцию» активно подхватили тему «морального разложения» молодежи, использовав ее в качестве своеобразной дискурсивной модели, предоставившей им возможность артикулировать в приемлемой форме изменившиеся «условия возможности» сексуального поведения [954] .

954

Дискуссию

об «условиях возможности» см.: Качанов Ю. Начало социологии. М.; СПб, 2000. Гл. 4.

Письма поклонниц Ф. Сологуба из архива писателя, подготовленные к печати Татьяной Мисникевич, служат еще одним примером того, как артикуляция «новых возможностей» в художественной литературе становилась для читательниц основным дискурсивным стержнем, вокруг которого вращались фантазии их собственной жизни. Как писала, например, одна из корреспонденток Сологуба: «Мне 20 лет. Моя плоть еще не знала радостей. Вы первый мне сказали про них, дав порыв к боли-экстазу…» Еще одна читательница, примеряя на себя характерные типажи эпохи, отмечала: «Мне 20 лет. Я молода и должна хотеть жить и наслаждаться жизнью. А между тем этого нет… Люди говорят, что я уже жила много, много лет назад, что я Клеопатра, Саломея, восточная женщина. Но это говорят люди, не верьте вы им, Сологуб, как не верю и я, но приду к Вам когда-нибудь, и если Вы мне скажете — я поверю!»

Любопытно, как в ходе этой дискурсивной примерки «должна хотеть жить» превращается в «уже жила». Не реализовавшись в настоящем, потенциальная возможность желания моментально смещается в прошлое. Неустойчивые попытки «оформиться в означающем» («Дорогой Учитель, напишу ли тебе в самом деле или только, как всегда, буду пробовать?»), таким образом, дополняются осознанием невозможности реализовать свое желание в жизни. Выходом из этого тупика текстуальной сексуальности становится бесчисленное повторение самого ритуала письма: «Мне теперь так легко и так нужно писать тебе. Вот ты мне не ответил на первое письмо, но разве я верила в ответ? Так нужно. Так нужно. И еще буду писать и еще не ответишь. Но как могу не писать, как могу не жить ожиданьем: а вдруг напишет…» [955]

955

Подробный анализ женского письма — от дневников и писем до автобиографий и воспоминаний см.: Савкина И. «Пишу себя…»: Автодокументальные женские тексты в русской литературе первой половины XIX века. Tampere, 2001.

Еще две документальные публикации сборника с разных точек зрения обнажают сходный процесс сращивания сексуального и текстуального. Автобиографическая повесть В. Брюсова «Декадент», подготовленная к печати Н. А. Богомоловым, описывает историю любви в стиле, суть которого хорошо сформулировала в своем дневнике Т. Гиппиус: «чувство было неполно, потому что были только „гнилость“ и эстетика». Неполнота чувства главного героя («И при всем том я был убежден, что не люблю Нину, что это игра») компенсировалась в данном случае вполне предсказуемо — при помощи спиритизма и мистики. Но, как справедливо замечает Н. А. Богомолов, ни любовные романы, ни фальсифицированные спиритические представления не могли изменить главного — одиночества героя, его непонятности для окружающих. Влечения героя складываются в своеобразную прерывистую линию, призванную обозначить в итоге не столько конечный «пункт назначения», сколько бесконечные переходы — от одного «полустанка» к другому. И вряд ли случайно то, что тема дороги, тема ухода оказывается естественным финалом этой повести о «блуждании желания»: «Я покидаю все окружающее меня. Прощай моя прошлая жизнь и дорогие тени счастья… Завтра паровоз умчит меня… к новой жизни и новой любви».

Публикация «дневниковых записей» Т. Гиппиус, подготовленных к печати Маргаритой Павловой, логически завершает сборник, начатый обсуждением попыток

П. Флоренского философски обосновать значимость «дружбы-любви» для формирования религиозного сообщества на новых принципах. В отличие от работ философа, в которых создание нового сообщества во многом оставалось предметом теоретическим, записи Т. Гиппиус позволяют увидеть воплощение сходного принципа жизнеустройства — жизнь «в новой реальности» — на практике. Представляя собой своего рода отчеты, записи Т. Гиппиус были адресованы старшей сестре, З. Гиппиус, жившей в это время за границей. В письмах Татьяна подробно описывает беседы и исповеди духовного союза — «гнезда», — в состав которого входили Н. Гиппиус (еще одна сестра), бывший профессор Духовной академии А. Карташев и скульптор В. Кузнецов.

Записи интересны не только детальным обсуждением проблем пола, но и описанием того круга людей, который оказался в поле внимания автора: Л. Д. Блок, Ф. Сологуб, Д. Философов, В. Розанов, А. Белый и др. Вряд ли стоит, однако, искать в текстах Т. Гиппиус последовательную теорию пола или связную систему аргументов. Временами сексуальной детерминированности их автора мог бы позавидовать и основоположник психоанализа: в одном из писем Татьяна, например, отмечала: «…у женщин вся мозговая деятельность, сознание связано с половой любовью, вся религиозность (сумасшедшие женщины почти все эротоманки)». В других случаях подверженность Татьяны влиянию печатного слова достигает комических пределов: «Читаю Крафт-Эбинга, которого тебе пришлю. Ищу патологии в себе и окружающих. Карташову сказала, что он фетишист и затем с виду онанист… Он с ужасом, что, и, правда, его могут за онаниста принять. Потом говорил, что у него наследственное трясение».

Важным является не эта непоследовательность или увлеченность очередной теорией. Как и остальные тексты, о которых идет речь в данном сборнике, письма Т. Гиппиус, могут служить определенным манифестом эпохи, вызванным к жизни настойчивым стремлением показать, как писала автор дневников, что «людям тесно в тех рамках, какие дала им природа… Кончилось ее творчество…, должно начаться другое…». Собственно, «другим творчеством» и стало стремление авторов Серебряного века преодолеть «рамки», данные природой, путем трансформации сложившихся рамок письма. Словесная природа этой трансформации логически привела к подмене основного тезиса. Желание «другого творчества» в итоге оказалось желанием текста — своего или чужого. Или, чуть иначе — желанием выученных слов. Слов удовлетворения.

Библиографическая справка

Лавров А. В. Стивенсон по-русски: Доктор Джекил и мистер Хайд на рубеже двух столетий. — Впервые: TSQ. № 3 (www.utoronto.ca/slavic/tsaq): Toronto Slavic Annual: (Academic Journal in Slavic Studies). 2003. № 1. P. 168–185.

Берштейн Евгений. Русский миф об Оскаре Уайльде. Перевод с английского П. Барсковой и автора. — Впервые: Bershtein Evgenii. The Russian Myth of Oskar Wilde // Self and Story in Russian History / Ed. by Laura Engelstein and Stephanie Sandler. Cournell University Press, 2000. P. 168–188.

Павлова M. M. Процесс Оскара Уайльда и суд над Сашей Пыльниковым («Художники как жертвы» и жертвы художников). — Впервые (в сокращении): TSQ. № 3 (www.utoronto.ca/slavic/tsq): Toronto Slavic Annual: (Academic Journal in Slavic Studies). 2003. № 1. P. 186–196.

Берштейн Евгений. Трагедия пола: две заметки о русском вейнингерианстве. — Впервые: Новое литературное обозрение. 2004. № 65. С. 208–228.

Матич Ольга. Покровы Саломеи: Эрос, смерть и история. Авторизованный перевод с английского О. В. Карповой. — Публикуется впервые.

Мальмстад Джон. Бани, проституты и секс-клуб: восприятие «Крыльев» М. А. Кузмина. Перевод с английского А. В. Курт. — Впервые: Bathhouses, Hustlers, and Sex Club: The Reception of Mikhail Kuzmin’s «Wing’s» // Journal of the History of Sexuality. 2000. Vol. 9. № 1–2 (January/April). P. 85–105.

Буле Отто. «Из достаточно компетентного источника…»: Миф о лигах свободной любви в годы безвременья (1907–1917). — Впервые: Новое литературное обозрение. 2002. № 57. С. 144–162.

Токарев Дмитрий. Король Георгий Сергеевич Триродов и его «насыщенное бурями» королевство. — Публикуется впервые.