Error 404
Шрифт:
Фигура среброликой словно сломалась, Лереми даже отступила от неожиданности. Деала повалилась на колени.
– Пожалуйста!
– взмолилась она, ломая руки.
– Я больше не могу слышать их крики! Я больше не могу умирать вместе с ними! Я сполна расплатилась за гордыню! Убей, пока рассудок еще со мной, и мои знания могут принести Сенте пользу!
Она простерла серебряные руки к Лереми. Та отступила еще и снова расхохоталась:
– Ты великолепно играешь, Деала! Ты должна была быть услаждающей взгляд! Не-ет, не разжалобишь! Я видела многое у западных ворот, многое... Вот тогда мое сердце плакало слезами жалости, а сейчас жалости не осталось!
– Среброликая опять заломила руки, а Лереми все
Смех оборвался, Лереми резко обернулась к спутнику. Побледневший Аки, встряхнул рукой, которую он машинально выбросил вперед, запуская кинжал со стойки.
– Одеревенела совсем, - заметил он, тревожно улыбаясь.
– Старшие говорят, это теперь надолго.
– Она не заслужила смерти лицом к миру!
– Все среброликие заслуживают легкой смерти, это закон, - Аки серьезно, строго взглянул на нее.
– И Деала правильно сказала: ее знания еще будут нам нужны, знания, а не безумие. Не будь жестокой сверх необходимого, Лереми. Я боюсь тебя такую.
Лереми опустила взгляд. Ненависть уже не разливалась волнами по телу. И потушила бурю не смерть Деалы, а последние слова любимого.
– Да, ты прав.
– Иди, достань кинжал и бежим на площадь.
Лереми осторожно приблизилась к телу среброликой. Кинжал в спине Деалы уже налился тяжелым золотом памяти убитой. Лереми потянула его за рукоять и с усилием вытащила. Обтерла кровь серебристым одеянием Деалы и сунула за поясную ленту.
– Все.
– Идем! Времени мало!
Голова Деалы была повернута набок, лицом к Лереми. Лереми потянулась было откинуть вуаль, но передумала. Нет, она не хочет видеть это лицо. Страшное лицо той, которой она восхищалась, которую любила. Пусть оно навсегда останется скрытым серебристым покрывалом вуали, пусть останется милой маской.
Она поднялась и побежала за Аки. Тревожным гулом полнилась площадь дворца: ничто подступило к стенам.
В коридоре они пошли шагом – тяжело было дышать, плотные потоки ничто уже ощущались в воздухе. Аки нашел руку Лереми, сунул маленькую гранулку.
– Держи. Нас на Границе кормили. Сильное зелье, защищает тело от чуждого.
– Спасибо.
Лереми положила гранулку на язык, даже не поморщилась от ее горечи. Лицо застыло, стало маской, как у среброликих. По контрасту с неподвижным лицом сердце колотилось так, что от его грохота дрожали руки. Чтобы тело не выдавало ее волнения, пришлось скрестить их на груди. Звук шагов Аки немного успокаивал, Лереми болезненно прислушивалась к ним и тайно радовалась, что он рядом. Можно не бояться, что Аки уйдет, остановится, предаст.
Они вышли на площадь, и Лереми судорожно вздохнула. Она сначала не поняла, реальность открылась ей или провидческий дар без предупреждения швырнул страшное видение. Вихри, патрулирующие границы площади, не справлялись с поступающим из города воздушным чуждым, оно ощущалось как туман, взвесь мелких капелек слизи. Появились новые зараженные, в основном, каста серых: бесконтрольный прием десятков сильных зелий на посвящении ослабил их. Вместо того, чтобы стать преградой на пути ничто, они стали его главными распространителями. Из глаз у них текла прозрачная влага, но это были не слезы – та же слизь, что была размазана по камням площади. Стражи отгоняли их тупыми концами копий в угол площади. Из пока не зараженной части толпы раздавались крики: «Сжечь!» и «Выкинуть за стены!» Кричали и те всевидящие, которые только что спасали этих заразившихся из-за стен. Начиналась паника, рвались все связи. Влюбленные отскакивали друг от друга, с отвращением вытирая ладони, дети отталкивали к стражам зараженных родителей, родители бросали на камни детей.
Всемогущие
Один всезнающий, стоя под помостом распознавателей, прошептал что-то Кейле. Девушка выпрямилась, по щекам текли то ли слезы, то ли субстанция ничто, не разобрать. Она подняла руку, но замерла, сомневалась, давать ли отмашку следующему событию. Но это же время последние вихри, патрулирующие воздух над площадью, сдались, расплылись черными тучами. Снятие общего фона постоянства родного стало злым роком для Наао: теперь защитные действия высших каст не могли опереться на поддержку планеты. Всемогущие один за другим устало роняли руки, оседали в своих креслах. Они теряли сознание и умирали. Перед смертью пламя неконтролируемого дара обхватывало их пальцы, кисти и вздымалось выше, обнимая фигуру.
Аки рядом судорожно вздохнул при виде этого, и Лереми пришла в себя.
– Мы выживем, - тихо, уверено сказала она.
– Не знаю как, но уже знаю вкус твоего шарика эньо на языке.
– Нужно забраться повыше, - деловито сказал Аки, тут же пришедший в себя и даже просиявший при ее последних словах.
– Одна слизь под ногами! Гранулка, которую я тебе дал, хороша, но не всесильна.
Кейла на помосте решилась, опустила руку, дав знак хору, наскоро собранному рядом. Неуверено, запинаясь они начали старинный, нечасто звучащий на Сенте гимн. Гимн слияния мира. Гимн примирения с судьбой. Единственный сенторианский гимн, славящий ничто, его исполняют только в такие моменты, когда впереди ничего не остается, когда волны ничто лижут пальцы.
«Из ничто мы пришли и в ничто уйдем. Все дороги Эдо начнаются и оканчиваются в нем, замыкая круг жизни...»
Кейла бросила на диск курительницы горсть сильного успокаивающего зелья. Оно дарило хорошие сны. Голова Лереми сразу же наполнилась им и будто стала легче. Сейчас дунет ветер и унесет воздушый шарик ее головы по тропам и морям сказочных сновидений, где нет ничто и все родные живы...
– Идем, - Аки потянул ее за собой к малому крылу дворца. Помог забраться на пристройку и сам влез следом. Немногие, сохранившие ясный рассудок, поступали также. Двое даже забрались под высочайший купол. Аки первым вскарабкался на крышу малого крыла и протянул Лереми руку. Они забрались под шпиль крыши и здесь сумели сбросить сонный дурман. Лереми бросила взгляд на площадь. Гимн произвел отрезвляющее действие на толпу. Единой массой зараженные и здоровые, представители разных каст стояли перед помостом распознавателей и, покачиваясь, повторяли его.
«Придет срок, и в ничто растворятся мои мечты и надежды, оно поглотит все и ничего не оставит мне. И я исчезну: что я без мечты и надежды?.. Но что это? Серебрится гладь ничто, под ней дремлют все мечты и надежды Сенты - и мои среди них. Придет срок, и они станут реальностью. Новой реальностью, в которой не будет меня».
Серые облака были странно подсвечены снизу, будто намочили животы в жидком серебре. Это субстанция ничто, заполнившая пространство за пределами площади, переливалась в лучах солнца Эдо.