Еще не вечер (сборник)

Леонов Николай Иванович

Отари лишь кивал и без зависти и обиды думал, что против Гурова он, майор Антадзе, вроде как второразрядник против мастера, может на равных лишь на ковер выйти да руку пожать.

– Лева, что означает слово «чучмек»?

Гуров сначала не понял, затем смешался, не знал, как объяснить, не обижая.

– Ну… – Он откашлялся. – Некоторые малоинтеллигентные люди так называют человека неумного, малообразованного, низкого происхождения.

– Не крути, Лева. Я чучмек?

– Когда твои предки, Отари, строили обсерватории, мои

еще в шкурах ходили. Из нас двоих если кто и чучмек, то это я, – ответил Гуров.

– Ответ дипломата, а не сыщика, – рассмеялся Отари. – Ты просчитываешь ситуацию быстрее меня. Почему?

– Мне повезло с учителями. Меня тренировали первоклассные мастера.

– Утра я ждать не стану, поеду сейчас, – сказал Отари и пошел к телефону. – Главное – медсестра, остальное подождет.

«Волнуется, – понял Гуров, – и голову мне морочит, сбивает неожиданными вопросами, хочет от меня что-то скрыть».

Отари позвонил дежурному, вызвал машину, но на веранду не возвращался. «Учили тебя мастера, только не все ты знаешь. Да и у преступников в Москве одни правила, а у нас порой другие. В Москве на сотрудника МУРа может поднять руку только потерявший разум от водки либо убийца, у которого стенка за спиной, а у нас…»

– Отари! – Гуров вошел в комнату. – Ты чего так торопишься? Утром можно все сделать, сейчас уже одиннадцать.

– Ты сам сказал, девочка может уехать. – Отари прятал глаза, начал без надобности переобуваться.

– Уедет, даст тебе лишний козырь.

– Лев Иванович, ты меня не учи, – рассердился Отари. – Мне могут не сказать, куда она уехала. Девочка вздумает подняться в горы, там есть и ущелья.

– Даже так? – Гуров потер подбородок, вздохнул. – Извини, тебе виднее. Так мне тоже поберечься?

– Тебе дать пистолет?

– А у тебя есть лишний?

– Слушай, Лев Иванович, ты мне в душу не лезь. – Отари услышал стук мотора приближающейся машины. – Так дать?

– Спасибо, я оружия не люблю.

Они молча поднялись к шоссе, сели в машину. Отари сказал:

– «Приморская».

– Высади в центре, я погуляю.

Водитель полуобернулся, взглянул через плечо вопросительно. Отари сказал по-грузински:

– Кто твой начальник? – и выругался.

В ресторане оркестранты начали неторопливо собирать инструменты, что означало: без наличных они больше играть не станут. Кто-то из посетителей, видимо, завсегдатай, махнул рукой.

– По просьбе наших дорогих гостей, – слащаво улыбаясь, прошептал саксофонист.

Компания занимала все тот же столик. Гуров поклонился молча – перекричать музыку, исполняемую по просьбе гостей, не представлялось возможным. Артеменко наклонился и в самое ухо прокричал:

– Горячее? Иначе кухня закроется!

Гуров кивнул, отстранил руку Кружнева, пытавшегося налить ему коньяка, выпил минеральной и занялся салатом. Толик танцевал с Майей, Артеменко холодно, как всегда, безразлично,

смотрел в зал, Таня о чем-то переговаривалась с Кружневым, который казался пьяным.

«Я нормальный человек, не ханжа, не моралист, – рассуждал Гуров, наблюдая за окружающими, – не считаю ресторан притоном, отрыжкой чуждого нам мира, но ведь скучно же, однообразно, здесь можно свихнуться от тоски».

Оркестр взял тайм-аут, наступившая было тишина заполнилась ровным шумом зала, прерываемым пьяными выкриками.

– Надо шевелить мозгами, – сказал Артеменко, – и как-то разнообразить наше времяпровождение, иначе мы покроемся волосами и отрастим хвосты.

К столу вернулись Майя и Толик. Майя обняла Гурова и громко сказала:

– Где ты шлялся? Такие женщины пропадают. – От нее пахло французскими духами и коньяком. – Ты Лева, законченный эгоист.

– Может, вам все надоело, скучно, а мне так распрекрасно! – Кружнев поднял бокал. – У вас – будни, а у нас – праздник!

– Мы, Николай Второй… – усмехнулся Артеменко, увидел кого-то у входных дверей, хлопнул Кружнева по плечу. – На выход, тебя Дульцинея кличет.

– Да? – Кружнев допил бокал и поднялся. – Никитович, расплатись за меня, а я завтра. – Он пошел к дверям.

«Мне чудится, мстится, – глядя ему вслед, думал Гуров, – или он действительно не так пьян, как изображает», – а вслух спросил:

– Куда он заторопился, кто его кличет?

– Лева, ты приехал из Могилева? – Майя не актерствовала, была пьяна. – У Ленечки жуткий роман с горничной второго этажа. Знают все, объявляли в программе «Время». Стихи слагают. Лева, утки все парами… – Она махнула рукой в сторону двери, указала на Артеменко и себя, на Толика и Таню. – Только ты один.

Казалось, Таня не слушает, однако она громко ответила:

– Мы с Толиком – друзья с детства, а влюблена я в Льва Ивановича. А он на меня – ноль внимания! – Она обняла Толика за шею и шепнула: – Ты лишь пикнешь, я из тебя клоуна сделаю. Ты Отари Георгиевича не забыл?

– Татьяна, я в твои дела никогда. – Толик галантно поцеловал ей руку и добавил: – Желания женщины – закон!

– Где нахватался? – рассмеялась Майя. – Сенека!

Официантка принесла «цыпленка», которого зажарили, когда он умер, оплакиваемый правнуками, от старости. Гуров отложил бесполезный нож и взялся за патриарха руками.

Артеменко с Майей поднялись на этаж, а Таня, Гуров и Толик вышли на улицу.

– Разрешите вас проводить? – спросил Гуров.

– Это после моего объяснения в любви? – Таня взяла Толика под руку. – Лев Иванович, я девушка строгих правил. За мной следует ухаживать с утра.

– Извини, старик. – Толик пожал мощными плечами.

Открывая дверь своего номера, Гуров услышал телефонный звонок, вбежал и снял трубку:

– Гуров!

– Ты в служебном кабинете? – скрывая волнение, спросил Отари. – Второй час, я уже ехать к тебе собрался.