Еще не вечер (сборник)
Шрифт:
В девять часов вечера все того же дня, который растягивался беспредельно и грозил никогда не кончиться, Гуров сидел на веранде в доме Отари и смотрел, как хозяин ужинает. Чувствуя, что произошли какие-то неприятности и Отари трудно начать разговор, Гуров сказал беспечно:
– Когда время быстрее бежит – когда тебе скучно или весело? Не думал? Я думал и запутался. С одной стороны, если занят, веселишься или работаешь, время бежит. Когда ничего не делаешь, скажем, ждешь чего-нибудь, оно еле ползет. Так?
– Ну? – Отари потер макушку, взглянул недоуменно. – Дело известное.
– Уверен? –
– Верно, – согласился Отари. – Я на происшествие около пяти выехал, суток не прошло, а кажется, давным-давно это было. Фокус. Ты умный. – Отари взглянул Гурову в глаза. – И очень хитрый. Отвлекаешь, чувствуешь, я что-то горькое проглотить не могу, хочешь помочь. Ладно, мы мужчины.
Отари, опуская подробности, рассказал о стычке с полковником, о некогда функционировавшем особняке и происходящем сейчас судебном процессе.
Молчали долго, наконец Гуров сказал:
– Это нам не по зубам. Сколько человек идет по делу?
– Восемь. Ими занималась прокуратура и соседи.
– Безнадежно, нам не разобраться. – Гуров махнул на Отари рукой, хотел даже перекрестить его, но подумал, что тот может юмора не понять и обидеться. – Нужны люди, техника и много времени.
– Валюта, золото, камни меня не интересуют, дорогой. – Отари упрямо наклонил голову. – В моем городе хотят убить человека, я, начальник уголовного розыска, совесть иметь должен. Мой начальник полагает: Отари Антадзе на волне перестройки и гласности смелым стал, а я, дорогой, трусом никогда не был.
Гуров неожиданно вспомнил свое столкновение в отделе кадров, где он сказал примерно такие же слова. «А ведь мы обманываем себя: мол, мы-то всегда были смелыми и принципиальными, кто-то другой юлил и отмалчивался. Другие, только не мы. Обманываем, успокаиваем, задабриваем совесть свою. В коридорах мы воевали, один на один с друзьями резали правду-матку, а в кабинетах помалкивали и на совещаниях голосовали. И нечего сегодня рядиться в белые одежды, и ты, Лев Иванович Гуров, терпел и малодушничал, называл себя человеком разумным. И утешал себя: я молчу, так как мой протест будет гласом вопиющего в пустыне, не хочу донкихотствовать. Дон Кихот – герой всех времен и народов, а ты… В общем, признайся, утрись и живи честно. И не завтра, а сегодня, сейчас».
– Ты мне не веришь? – Большие агатовые глаза Отари смотрели сердито.
– Если сегодняшние события порождены прошлым и некто хочет утопить события, имевшие место в загородной резиденции, то связующим звеном, известным нам, является лишь Толик Зинич. Так?
– Ты не ответил, – пробормотал Отари.
– Жертвой покушения скорее всего является Артеменко. Только он обладает подходящим масштабом и возрастом. Майя не может быть ни объектом, ни исполнителем, она отпадает совсем. Татьяна тоже, женщин в такой истории использовать не будут.
– Какая Татьяна? – удивился Отари. – Загорелая спортивная девушка, волосы темно-русые?
– Да. – Гуров думал уже о другом. – Крутится около меня. Хотел выяснить,
– Знаю. – Отари рассмеялся.
Гуров не обратил на смех товарища внимания, продолжал рассуждать:
– Толик может быть лишь исполнителем, и оказывать давление на твоего начальника он совершенно не способен. Существует фигура в тени. Если это не плод моей разбушевавшейся фантазии, то Зиничем руководят. Именно Зинич сообщил своему шефу о направлении твоей работы. Возможно?
– Только возможно, не больше, – ответил Отари.
– Прикажи за ним присмотреть, Зинич может вывести тебя на фигуранта. А я займусь Кружневым. Он мне в принципе не нравится, хотя это и не аргумент, но я с ним поработаю. Он отрицает, но его якобы видели в два часа ночи у машины.
– Медсестра санатория Вера Матюшева, – улыбнулся Отари. – Уже допрошена.
– Знаешь? – удивился Гуров.
– Я кто? – Отари поднял к лицу толстый палец. – Отари Антадзе! Начальник! Я все знаю. Шучу, дорогой, шучу, не все, далеко не все, кое-что немножко знаю. Вера видела мужчину, похожего на Кружнева, мочился за машиной.
– Из гостиницы не выходят по нужде на улицу.
– И я говорю.
– Ты считаешь, что показания медсестры защищают Кружнева? Я предполагаю, что они могут Кружнева полностью изобличить.
– Извини, глупость говоришь, сам сказал: из гостиницы для этого дела на улицу не выходят.
– Не выходят. Следовательно, если докажем, что у машины был Кружнев, то и гайки свинтил Кружнев.
Отари молчал, он просчитывал варианты медленнее Гурова, опаздывал.
– Подожди, Матюшева не говорит определенно. Ты на меня не похож, но многих людей легко с тобой спутать. Кружнев – человек неприметный, среднего роста, худощавый, таких много.
– Попробуй доказать. В случае удачи ты выходишь на прямую, – быстро ответил Гуров.
– Как докажешь? Один свидетель, и тот сомневается: может, Кружнев, а может, и нет.
– Раздели задачу пополам. – Гуров говорил быстро, азартно. – Сначала убедись сам. Если ты лично, майор Антадзе, будешь уверен, что в два часа ночи у «Волги» находился Кружнев, тебе станет легко работать, и ты найдешь доказательства и следователю и суду.
– Как? Как убедиться? – спросил Отари раздраженно.
– Это сделать нетрудно.
– Извини, подполковник, за грубость, ты мой гость, но сейчас ты говоришь неправду.
– Человек, который может оказывать давление на твоего начальника, медсестру запугает, купит, съест живьем, костей не выплюнет. Ты сказал: Татьяну знаешь – вызови утром, допроси поподробней, когда, где, при каких обстоятельствах конкретно, какими словами медсестра рассказывала о ночной сцене. Сравни показания Татьяны с официальным допросом медсестры.
– Товарищ подполковник!
– Подожди! – перебил Гуров. – Вновь вызови медсестру и передопроси. Если она от своего первого рассказа станет уходить все дальше и дальше, значит, она попала под пресс, на нее давят, и с Кружневым ясно. Возможно, медсестра сегодня вечером уехала к родственникам, тогда ты, майор, на коне. Никого за ней не посылай, выезжай сам, получи подробные официальные показания.