Еще не вечер (сборник)

Леонов Николай Иванович

Гуров точно знал, Кружнев не может вспомнить, как именно он поскользнулся и в какую сторону было повернуто его лицо.

– Ну, что? Жалеешь, что промазал? Дурак. Радоваться должен! И утром, у гостиницы, пошутил неудачно. Стоишь передо мной, а указываешь на шишку за моим ухом. Тебя, Кружнев, злость погубила.

Так оно и случилось: именно в тот момент, когда Кружнев злорадствовал, Гуров и понял, кто именно напал на него ночью. Кружнев придерживался последовательно одной и той же тактики, выпячивая себя, как бы подставляя, утверждал обратное: мол, раз

я так открыто лезу на вас, значит, невиновен. Так он хвастался своей силой во дворе милиции, затем упирался на допросе, скрывая женщину, уверенный, что ее все равно найдут. И наконец, утром указал на шишку Гурова, наивно полагая, что кто-кто, а преступник такой жест себе позволить не может. Подобный трюк проходит раз, другой, но не до бесконечности же. Утром Гуров взглянул на указующий перст Кружнева и неожиданно увидел его по-новому.

Кружнев высветился полностью, в мельчайших деталях, и поступки его, казалось бы, непонятные и непредсказуемые, сразу уложились в логическую цепочку.

– Ладно, Кружнев. – Гуров посуровел. – О вашем ночном нападении я пока помолчу, а за разбившегося парня вы ответите.

– Не докажете. – Кружнев всхлипнул.

– Сами признаетесь, сами нам доказательства дадите. Катя Иванова поможет, вы рано ее списали, практически вы открылись перед ней. Это дело следователя, у меня к вам вопрос.

– Ну? – Кружнев смотрел обреченно.

– Здесь, в гостиничном номере, лучше находиться, чем сидеть в изоляторе?

– Лучше. – Кружнев согласно кивнул.

– Вот и ведите себя тихо, не вздумайте свою силу демонстрировать, – сказал Гуров и, не ожидая ответа, вышел в коридор.

– Товарищ подполковник, – к нему подошел сержант, – беда случилась.

– Что еще? – спросил раздраженно Гуров.

– У Отари Георгиевича отец умирает. Утром сообщили, а товарищ майор молчит, прикажите ему домой ехать.

Гуров вспомнил осунувшееся лицо Отари, черные провалы глаз, его апатию и замедленную речь.

– Я не могу приказывать, сержант. – Гуров помолчал. – Начальник отдела знает?

– Да наш… – сержант сказал несколько непонятных слов.

– Я поговорю со следователем прокуратуры. Ты с этого, – Гуров кивнул на дверь номера, – глаз не спускай.

– Так точно, товарищ подполковник!

Гуров сделал несколько шагов и тут же столкнулся с вышедшим из-за угла Отари.

– Что с отцом? – спросил Гуров. – Вызвали врача?

Отари поднял голову, посмотрел снизу вверх, и Гуров увидел в глазах майора не боль, а ненависть.

– У вас все в порядке, товарищ подполковник? Вы всех изобличили? Торопитесь, вас ждет прокуратура.

Гуров растерялся, неуверенно протянул руку, хотел товарища обнять. Отари шагнул в сторону, словно шарахнулся от заразного.

Артеменко сидел в кресле и курил. За столом следователь писал протокол допроса. В номере находился незнакомый Гурову мужчина лет пятидесяти в хорошо сшитом костюме, белой рубашке с галстуком, смотрелся парадно. Увидев Гурова, он подошел, протянул руку:

– Лев Иванович? Очень приятно. Леднев Игорь Петрович. Из прокуратуры

республики.

Следователь взглянул на Гурова и кивнул, как бы подтверждая полномочия незнакомца. На письменном столе перед Ашотом Нестеровичем лежали различные вещи, видимо, изъятые у Артеменко: документы, деньги, носовой платок, ключи, фляжка коньяку и стограммовый шкалик.

– Подпишите, пожалуйста, – сказал следователь.

Артеменко подписал страницы, не читая.

– Записано с моих слов верно, мной прочитано, – сказал он, ставя подпись на последней странице. – Когда я могу получить тело? – Он взял ключи, носовой платок, документы и протянул руку за остальным.

– Документы и коньяк пока оставьте, – сказал Ашот Нестерович.

– Я не буду на вас жаловаться. – Артеменко пожал плечами. – Но действия ваши, мягко выражаясь, вызывают недоумение.

– У Майи Борисовны, вашей знакомой, неизвестно откуда оказался яд. – Ашот Нестерович уложил протоколы в папочку, аккуратно завязал тесемки. – Вам, Владимир Никитович, в прошлом следователю, должно быть понятно, что коньяк мы должны отдать на экспертизу.

– Эксперты никогда ничего не возвращают, – усмехнулся Артеменко. – Давайте мы выпьем коньяк, помянем покойницу и одновременно проведем экспертизу.

«Откуда у него шкалик? – думал Гуров. – Я здесь ни разу не видел такой расфасовки. Наполовину пустая фляжка точно его, а шкалик? Если мое предположение верно, то Артеменко можно расколоть сразу, на месте. Но шкалик в руки ему давать нельзя, откроет и уронит. Эксперты, конечно, установят, но доказывай потом, что на ковер раньше ничего не проливали».

Гуров сжал стоявшему рядом Ледневу локоть, шагнул к столу и сказал:

– Ты прав. – Гуров взял со стола фляжку и шкалик. – Товарищам нельзя, они при исполнении, а мы с тобой помянем.

– Лев Иванович, я категорически…

– Ашот Нестерович, не будь формалистом, – перебил следователя Гуров. – У человека любимая женщина умерла. – Он протянул Артеменко одновременно и фляжку, и шкалик.

Артеменко хотел взять шкалик, но Гуров вручил ему фляжку, а пробочку у шкалика отвернул сам.

– Ну, мир праху. – Гуров собрался выпить и одновременно сделал шаг назад.

Артеменко, пытаясь выбить у Гурова шкалик, махнул рукой, промахнулся, чуть не упал.

– Не понял. – Гуров убрал руку со шкаликом в карман.

Артеменко сделал несколько глотков из фляжки, поперхнулся, сказал:

– Не желаю пить с тобой! Ты не любил ее!

– Слабовато! – Гуров отобрал у него коньяк, вернул фляжку и шкалик следователю. – Больше ничего не хочешь сказать? Будем ждать заключения экспертизы?

– Пошел ты знаешь куда? Я этот шкалик в жизни не видел, кто сунул мне его в карман пиджака, не ведаю. Возможно, тот же человек, что и подготовил машину. За мной ведется охота. Ты что, не понимаешь?

– Разберемся, – вмешался молчавший до этого гость из республиканской прокуратуры. – Прошу, Владимир Никитович, вы пока не выходите из номера. Тем более что, как вы выражаетесь, за вами идет охота.