Еще не вечер
Шрифт:
— Квартиру продали?
— Четырехкомнатную, в сталинском доме. А здесь — однокомнатная, мне больше зачем? — прокурор кивнул, она договорила: — Половина времени на работе, досуг — здесь в кафе, — и улыбнулась с оттенком смущения.
— Судя по количеству рекламы в вашей газете, коммерчески вы неплохо движетесь?
— Неплохо. А как движется дело с убийством священника?
Прокурор усмехнулся, вспомнив газетную публикацию.
— И завтра появится: «По сведениям от информированного источника из нашей городской прокуратуры…»
— Напишем:
— На что вы меня толкаете?
— Виктор, не упрямьтесь. Мы опросили прихожан, соседей его по подъезду. Сэкономите время, при вашей нехватке кадров.
Пришла мысль — некоторой информации полезно дать «утечь».
— Священник помешал при попытке ограбления церкви.
— Там есть, что грабить?
— Есть дорогие иконы.
— Иконы были «заказаны»?
— Почти что наверняка.
— Однако преступники ничего не забрали, — ее голос прозвучал намеренно утвердительно.
— Значит, вы расспросили дьякона. Ну, собственно, мы с него подписку о неразглашении не брали. Да, кто-то спугнул преступников.
— Могу добавить: две иконы пятнадцатого века, ярославская школа.
Сразу мелькнула мысль: «Дьякон не знал о третьей иконе? Покойный священник сказал ему о двух и не сказал про очень старинную псковскую? Это почему?»
— Прихожане, которых мои сотрудники опрашивали, считают, что батюшка не мог открыть дверь незнакомым людям. Дверь после службы, когда задерживался, он запирал. В двери есть глазок, с улицы над входом яркий фонарь — закрытый, лампочку с него не свинтишь.
— А многих прихожан опрашивали?
— Не очень многих. Но свидетели важные. Там несколько бабушек, проживающих поблизости, которые на все службы ходили, со священником общались. Эти всё знают.
Сейчас их взгляды часто пересекались, и он вдруг почувствовал в глубине ее глаз контролера, следящего за его впечатлениями.
— Что еще они знают?
Опять за спиной у прокурора раздались голоса входящих — публика прибывала, Маша, поверх его головы, поздоровалась с кем-то.
— Еще?.. Батюшка жил один в небольшой городской квартире. А месяца уже полтора, когда стало тепло, засиживался допоздна в своей задней комнатке в церкви. Его ведь садовой лопаткой убили, верно?
— Вот об этом писать не надо, — прокурор, чуть досадуя, поиграл по столу пальцами: — Милиции следовало все-таки взять с дьякона подписку о неразглашении.
— Он, как мне сказали, безобидный молодой парень.
— Это мы тоже выясним.
— Обещаю, что про лопатку не будет пока ни строки. Со мной можно дело иметь, прокурор?
В ее зрачках заиграли крошечные бесята.
— И даже хочется.
Подошла и поцеловалась с Машей девица в пестрой рубахе и джинсах с дырками у колен. Еще какая-то в одежде «отвязанная» атрибутика… однако чистое всё — даже края белых у рубахи рукавчиков.
Серые большие глаза под высокими бровными дугами уставились
— Ой, а вы наш новый прокурор! Мочить будете? Могу порекомендовать отличный недалеко отсюда туалет. Или, как там в Москве у вас говорят — сортир.
Нагловатая морда, хотя симпатичная, приятно подросткового стиля.
Девица хлопнулась на стул напротив и в задумчивости взглянула сначала на бокал пива Виктора, потом на Машин с вином.
— Яна — художник газеты, — представила та, — дизайнер, фотограф и всё на свете, очень талантливый ребенок.
— Я не р-ребенок! — рычание прозвучало скорее радостно, чем агрессивно, и сразу последовало тихо-задумчиво: — Чего б это кинуть внутрь, чем успокоить душу?
Манера разговаривать не очень считаясь с собеседником проявила себя и дальше, не решив алкогольную проблему, она спросила серьезным, как показалось, тоном:
— Вы верите в справедливость, прокурор? — и тут же: — Или, по-вашему, это детский вопрос?
— Какой же он детский, справедливость — фундаментальное понятие, без которого человеческие отношения не развивались бы дальше биологических.
— Зато сейчас прекрасно обходятся без такого понятия, я постоянно сталкиваюсь.
— А я ни разу не сталкивался с человеком, которому неизвестно понятие «несправедливость».
— Доказательство от противного?
— Вроде того. А что касается веры, она здесь вообще ни при чем. Верить в факт присутствия в человеке базовых представлений не нужно — они просто есть. Другое дело — справедливость как человеческая практика — она зависит от нас.
— От нас?! — Яна уткнула в него взгляд как в маленького ребенка. — Там в Москве сидит несколько пацанов, и только от них всё зависит, и на нас им — ть-фу!
Ответ понравился близкому кругу сидящих, а прокурор почувствовал себя в неуютном одиночестве.
Но разговор резко сдвинулся в философскую плоскость и открылись дебаты — а что есть вообще такое «мы»?
И очень скоро — как это «мы» способно влиять на нас же самих.
Прокурор, испытав облегчение, решил не вмешиваться, а подождать затишья.
Оно скоро и наступило — оттого что эта же самая Яна разрушила диспут, объявив: ей нужны два помощника, готовить на всех салат.
Однако не преминула, уже отойдя от их столика, повернуться и погрозить прокурору пальцем.
— Инфанта террибл, — вздохнула Маша с интонацией неизбежности.
Выбран правильный адрес — дорогой ресторан.
И хозяин-кавказец оказался на месте.
Охранник было начал подозрительно осматривать, но помогла элементарная психотехника — по сути, разговорный гипноз.
А теперь на него смотрят восточные глаза.
Уже не на него, а на кольцо с камнем.