Еще немного о "Защите Лужина"

Петраков Игорь Александрович

В романе "Защита Лужина" куклы и марионетки ничем не отличаются от изображенных раньше, - они также не имеют внутреннего, осмысленного движения, двигаются как бы вне сообразности со временем, как "небесные тела, прилежно описывающие круги в наводящем ужас текучем пространстве" / рассказ "Венецианка" /. Символы "круг" и "куб", мотив комбинационного повторения, а также представление об игре как об опасной, непонятной герою затее / см. "Круглый стол "Литературной газеты"" от 5 апреля 2005 года - диспут на темы "игры в классику" - с интересными сообщениями Людмилы Сараскиной /, результат которой предсказать невозможно и в которой могут произойти казавшиеся прежде немыслимыми, невероятными превращения, как бы сопровождают явления "кукол" в романе - как "кукол обоего пола", так и превращавшихся в них шахматных фигур. Характеризованные отчетливо негативно,

как часть игры, "с ужасной силой" направленной против героя, "куклы" как бы вытесняли из "этого мира" настоящих, живых людей.

Вспомним, что именно происходило в романе после заключительного хода Лужина, сделанного им в решающей / и проигранной / партии с Турати: "Лужин хотел встать и не мог / см. у Ивана Тургенева - "Иван Андреевич хотел встать - не тут-то было: кресло, в котором он сидел, превратилось в уродливого паука и вцепилось в него", в "Защите Лужина" герой, подобно Цинциннату Ц, видит в углу столовой паука, кроме того, знак "паук" с отчетливо выраженной негативной оценкой постоянно появляется в романе "Под знаком незаконнорожденных" /. Лужин увидел, что куда-то назад отъехал со своим стулом, а что на доску, на шахматную доску, где была только что вся его жизнь, накинулись какие-то люди, ссорясь и галдя, быстро переставляют так и этак фигуры... На доске были спутаны фигуры, валялись кое-как, безобразными кучками, призраки еще стояли там и тут... Было холодно и темновато. Призраки уносили доски, стулья..."

"Холодно" и "темновато" - приметы, значение которых было нами объяснено, - без сомнения, в эту минуту герой видит себя посреди того холодного, зачумленного, сумеречного мира, мира подчас страшных превращений, в котором свободно и практически невозбранно расхаживали, как шахматные фигурки в Алисином зазеркалье, преступившие закон куклы-персонажи. В этом мире, кстати сказать, оказывался и герой стихотворения "Шахматный конь", в котором эрудированный читатель легко узнает изображение Адольфа Андерсена, уроженца города Бреславля, преподавателя математики и гениального шахматиста, которого, по мысли писателя, приводило в ужас одно лишь движение черной пешки -

Пешка одна со вчерашнего дня

черною куклой идет на меня.

С Андерсеном сравнивал себя Владимир Набоков в предисловии к роману, однако, возражая Норе Брукс, заметим, что партия, показанная в "Защите Лужина" - вовсе не та "безсмертная" партия, игранная в столице Австрии Андерсеном и Кизерицким. Во-первых, королевский гамбит "невинным, вялым началом" никак не назовешь / Турати так и не пустил в ход и свой грозный дебют, - защита, выработанная Лужиным "пропала даром" /, во-вторых, осторожная позиционная игра - это не та игра, которую продемонстрировали мастера в названной партии /.

Еще одна деталь знакома нам по роману "Приглашение на казнь" - так же призраки разбирали комнату Цинцинната.

По выходе из "страшного зала" / "...становилось все темнее в глазах" / Лужин сразу видит лестницу, начинает спускаться по ней - заметим, только потому, что "было легче спускаться, чем карабкаться" - и на нижнем, находящимся под шахматным залом этаже обнаруживает как бы дымом наполненное помещение. Он почти не узнает в нем прежний первый этаж шахматного кафе. Писатель отмечает здесь, в частности, появление двух призраков - полупрозрачной пешки с золотым кольцом в виде ошейника и "гривастого" шахматного коня, который бил в барабан - очевидно, белых фигур, снятых им с доски.

Лужин двигался ощупью - как "шахматный игрок, пробирающийся и напирающий туда, где у противника что-то смутно висит или связано". От дверей кафе остается только стеклянное сияние, которое словно выталкивает Лужина наружу, "в прохладную полутьму". Там, вне здания он замечает, что сумеречная муть над землей уже успела сгуститься в довольно плотный, гасящий звуки туман, в котором тоже перемещаются неясные видения. У Лужина появляется мысль / "мысль во мраке", "Три шахматных сонета" / о том, что ему необходимо скрыться в лесу, где он сразу нашел бы тропинку, которая привела бы его домой: "Где лес, лес?
– настойчиво спросил Лужин, и, так как это слово не вызывало ответа, попробовал найти синоним, - бор? вальд?
– пробормотал он - Парк?
– добавил он снисходительно. Тогда тень показала налево и скрылась / "парк" - единственное из названных слов, имевшее отношение к теме города - И.П. /. Лужин зашагал по указанному направлению... и точно, деревья обступили его". Теперь Лужину представляется,

что каким-то чудом или невероятным усилием воли ему удалось выбраться, "выкарабкаться" / "Приглашение на казнь" / - вернуться в Россию. И действительно, "...тропинка, поюлив в лесу, вылилась в поперечную дорогу, а дальше, в темноте, поблескивала река... Сейчас появится лесопильный завод, и через голые кусты глянет усадьба / см. в начале романа - "...тропинка, минут десять поюлив в лесу, спустилась к реке... еще через пять минут показался лесопильный завод, мельница, мост и дорожка вверх, и через голые кусты сирени - дом", здесь вспоминается также яркий огонь на башенке озерной лесопильни в стихотворении Анны Ахматовой / ...при каком-то последнем отблеске он разглядел палисадник, круглые кусты, и ему показалось, что он узнал дачу мельника". Следующее описание содержит картину возвращения со школьного вечера встречи выпускников бюргеров, которые видят - "...на панели, у решетки палисадника лежал, согнувушись, толстый человек без шляпы". Набоков здесь не указывает фамилию героя, представляет нам взгляд на него как бы с периферии / фрагмент надписи "Вас вечером..." из открытки, найденной бюргерами в кармане "толстого человека", один из них, Курт читает как "бак берепом" /.

Последний день Лужина, описанный в романе, ознаменован встречей с его "шахматным опекуном" Валентиновым, по совместительству, как выясняется, киносценаристом. После визита к Валентинову, как и после проигранной партии с Турати, Лужин пробует встать с кресла - это у него не получается, как не получалось раньше, - "Он был слаб и тучен, и вязкое кресло его не отпустило". Возможно, это затруднение, это чувство внезапно появившейся преграды / "...а ведь был какой-то простой способ" / длилось не больше одной секунды. Мы следим за взглядом героя - "Лужин застонал, растерянно озираясь... спереди был круглый стол, на нем альбомы... фотографии испуганных женщин". Среди этих фотографий герой видит изображение "бледного человека в американских очках, повисшего на руках с карниза высотного дома". В финале романа Лужин возвращается в свой дом, причем ему приходится подниматься по лестнице - здесь же выясняется, что Лужин "жил очень высоко", точнее - на последнем, пятом этаже / см. также роман "Соглядатай" /.

Лужин отпирает дверь / "хрустнул ключ в замке" /. Затем в звуковой картине романа следуют восклицания супруги - "Я хочу, чтобы вы сказали... Отчего у вас руки в таком виде? Лужин!.. Она схватила его за плечо, но он не остановился, подошел к окну, отстранил штору, увидел в синей вечерней бездне бегущие огни..."

Заметим еще одну, однако не последнюю, странность в описании - пока Лужин шагал к дому, пока поднимался по лестнице и открывал дверь, наступил вечер / а меж тем в трамвае он ехал очевидно днем, - это сложение обстоятельств напоминает рассказ "Катастрофа" /.

Лужин замечает, что в столовой накрыто на восемь человек / еще одна аналогия с названным рассказом /, - при этом его не покидает мысль о некой "чудовищной комбинации", коварно направленной против него - так же, как она не оставляла его в безсонную ночь накануне / в рассказе "Случайность" его однофамилец также "думать и вспоминать успевал только ночью" /. Во-первых, он, как герой романа "Соглядатай", решает освободиться от массы ненужных вещей, комфортно расположившихся у него в карманах, - он извлекает оттуда самопишущую ручку, затем два небольших носовых платка, портсигар, бумажник, золотые часы / "подарок тестя" / и в довершение всего - "крупную" персиковую косточку. Все эти предметы он складывает на граммофонный ящик, а затем, сообщив супруге, что ему "нужно выпасть из игры", направляется к двери ванной комнаты, у порога которой происходит небольшое состязание в силе и ловкости - "...сама не зная почему, его жена схватилась за ручку двери, которую он закрывал за собой... Лужин нажал, она схватилась крепче... пыталась просунуть колено в еще довольно широкую щель, но Лужин навалился всем телом, и дверь закрылась... задвижка ...ключ" / 96, 174 /.

То, что Лужину необходимо "наваливаться всем телом", если принять во внимание исследования Сергея Давыдова, не случайно. В финале романа писатель все чаще акцентирует внимание на характеристиках тела героя - "...он с трудом переводил дыхание... застегнул на животе пиджак ...с трудом сдерживал тяжкое свое дыхание... комод трещал под его тяжестью". После того, как разбилось нижнее окно ванной, он замечает, что "...руки у него в крови, и перед рубашки в красных пятнах" / действительно приближение к "красной черте" экзистенциалистов /.