Ещё один невероятный шанс
Шрифт:
— Разве вы мусульмане? — спросил он удивленно.
— Воистину так, — кивнула девушка, аккуратно оправляя одеяло и подушку, — но что вас удивило, мой сид?
Блад попытался подобрать слова, но неожиданно понял, что не знает, что сказать.
— А ваши соплеменники, сеньорита, — спросил он в ответ, — они тоже поклонники Магомета?
— Вы говорите странные слова, сид, — мягко произнесла Амайрани Гонсалес, — всем, кто хоть немного знаком с нашей верой, известно, что мы не возводим богом человека. Посему Мухаммед чтим нами лишь как Пророк Господа. Сам же Всевышний не имеет сотоварищей, и не равен
Блад вздохнул. Он никогда не был особенно религиозен, и сейчас вдруг понял, что кем бы ни были эти люди, приютившие и лечившие его, ему все равно, какова их вера. Алехандро Гонсалес благороден и отважен, а его сестра, без сомнений, прекраснейшая из девушек, когда-либо виденных Питером Бладом. Сердце его заныло, вновь напоминая об Арабелле и о той жизни, что он прожил рядом с ней. Чтобы заглушить некстати всплывшее воспоминание, он повернулся к Левассёру. Тот смешивал какие-то травы и настои у маленького столика, привинченного к полу.
— А вы… тоже мусульманин?
— Нет, Пьер, я христианин… во всяком случае, номинально, — Левассёр рассмеялся. — Я не слишком-то верю в богов и дьяволов. Как по мне, то Бог и Дьявол живут в душе и сердце каждого человека, и только от человека зависит, кому дать волю.
— Тут я с вами полностью согласен, — слабо улыбнулся Питер, чувствуя вдруг накатившую усталость и слабость. — Мисс Гонсалес, прошу вас, дайте воды.
Девушка поспешно наполнила кружку и поднесла её к губам Блада.
— Отдохните, вам нельзя вставать, — нежно сказала она, отирая ладонью пот с его лба. — С вами побудет Лив… сид Левассёр. Я пока вынуждена оставить вас.
Она взглянула на Левассёра с выражением, которое даже опытный в нюансах людских отношений Питер не смог распознать.
— Конечно, мадемуазель, — кивнул француз, повернувшись так, чтобы видеть дверь. Блад не мог разглядеть его лица, но почему-то ощутил неприязнь, и то была не личная неприязнь, а нечто, чего сам Питер не мог понять.
— Капитан Гонсалес возит свою сестру на корабле? — спросил он, стараясь заглушить вспыхнувший где-то внутри гнев.
— Это корабль Амайрани, — ответил Левассёр, закончив смешивать мазь, и повернулся теперь к кровати. — Она владелица корабля и квартирмейстер при своем брате.
Он откинул одеяло и осторожно принялся отнимать от раны присохшую примочку. Делал он это так искусно, что Блад почти не почувствовал боли.
— Вы неплохой лекарь, — заметил он, когда Левассёр, промыв рану от пули, принялся накладывать мазь и свежую повязку. — Где-то обучались?
— В Сорбонне, — последовал ответ. — Осторожнее, не дергайтесь.
Блад вытянулся, глядя на француза из-под опущенных ресниц. Как ни странно, при всей схожести здешнего Левассёра с тем, кого он знал и когда-то убил своей рукой, в нём не было жестокости, порочности и мерзости его двойника. Напротив, благородство, искренняя теплота и дружеское участие могли тронуть самое черствое сердце. Кроме того, в нём чувствовалась та глубокая душевная чистота, которой и тени не было в негодяе, некогда павшем от руки Блада. Такого Левассёра было трудно принять, но Питер все же ощущал, как в сердце его исподволь проникает глубокая симпатия к этому человеку, та симпатия, из которой обычно рождается дружба.
—
С этими словами он отошел к подвешенному в углу каюты матросскому гамаку и ловко забрался в него. Блад слабо улыбнулся. Нуаж была права, здесь не следовало верить себе, своим чувствам, ушам, даже глазам. Он смотрел на задремавшего Левассёра, чей профиль живо вызвал в памяти лики римских и греческих богов. В голову почему-то пришло, что трудно будет девушкам устоять перед таким вот полубогом с благородным сердцем. Даже безжалостный головорез и негодяй из его мира вызывал восхищение женщин, а этот, чистый, неустрашимый, благородный, с лицом и телом ангела мог бы внушить чувства даже такой красавице, как Амайрани Гонсалес. С этими грустными почему-то мыслями Питер провалился в глубокий непробудный сон.
========== Глава 4 ==========
На пятый день нахождения на “Фатиме” Питер Блад не выдержал постельного режима. Левассёр вернулся на свой корабль, а мисс Амайрани пока ещё весьма смущала его. Вернее, смущали странные мысли и чувства, овладевавшие им при виде девушки. Так или иначе, но, почувствовав себя лучше, Блад улучил минуту, когда его прекрасная тюремщица отсутствовала, оделся и вышел на палубу. Слабость все ещё не отпускала, но от свежего ветра голова пошла кругом, и тело наполнилось бодростью. Присев на бухту канатов, он принялся наблюдать за работой матросов — зрелище, вновь вызвавшее в его душе давно уснувшую страсть к морю. Он наслаждался соленым запахом бриза, звуками простой матросской песни, долетавшей с бака, мягким покачиванием палубы. Но вскоре внимание его привлекло нечто другое.
Из небольшой надстройки над каютой капитана вышла женщина. Лицо и тело её были плотно укутаны искрящейся темной с золотом тканью. Сопровождавшие незнакомку девушки в просторных шелковых одеждах и с закрытыми лицами, стали по обе стороны от неё. В руках одной из них была маленькая шкатулочка, другая держала круглый пуф, который подала своей госпоже, как только та сошла на палубу.
Движимый любопытством в той же мере, что и вежливостью, Блад поднялся с места и подошел выразить почтение даме. Служанки при виде его тут же отступили, почтительно сложив руки на груди, а их госпожа ответила на поклон Питера Блада прикосновением изящной ручки к груди, губам и лбу, как это делали мавры и берберийцы. Блад, поприветствовав даму, хотел было отойти, но она окликнула его на хорошем французском языке, хотя было заметно по излишней старательности, что язык этот ей не родной.
— Погодите, месье, не уходите так скоро. Вы же здесь гость, как и я?
— Да, — кивнул Питер Блад, — я имею честь пользоваться гостеприимством капитана Гонсалеса.
— Как ваше имя, месье? Какого вы дома?
— Ваш вопрос мне не совсем понятен, — признался Блад, — я чужой здесь, в этих морях и на этих землях. Меня зовут Пьер Ле Сан, к вашим услугам.
— Адела Сантьяго и Васкес, — женщина чуть наклонила голову, сверкнув подведенными сурьмой очами. — Странное имя. Я слышала его, но вы совсем не кажетесь мне жестоким чудовищем, каким описывают его владельца.