Еще один простофиля
Шрифт:
Порядком поднакачавшись, я с большей легкостью врал ей.
– Сегодня утром я говорил с одним парнем; похоже, мы с ним столкуемся, – сообщал я Нине. – Он переговорит с партнером и закажет мне серию статей об их гостинице. Если дело выгорит, это верные триста в неделю.
Не существовало в природе ни парня, ни партнера, ни гостиницы, но обман придавал мне вес, а для моего «я» было необходимо оставаться в глазах Нины значительным. Даже будучи вынужденным брать у нее десять долларов, я пытался сохранить свое лицо, заверяя ее, что вот-вот получу деньги.
Но
И вот однажды днем, когда я сидел в баре и смотрел на море, началась та история, которую я собираюсь рассказать.
К шести часам вечера я уже изрядно набрался. Пропустив восемь рюмок виски, я созревал для девятой.
Мне нравился этот маленький, тихий, немного запущенный бар. Никто не мешал мне сидеть в углу и смотреть через открытое окно на людей, отдыхающих на пляже. Я заходил сюда пятый день подряд. Бармен – высокий полный мужчина с лысиной на голове – узнавал меня. Он, казалось, понимал мою тягу к виски. Стоило мне прикончить очередную рюмку, как он подносил мне следующую.
В баре было мало народу. Время от времени забредал новый посетитель; выпив и посидев недолго, он выходил на улицу. Это были люди вроде меня – без якоря, одинокие, старающиеся убить время.
В углу, возле моего столика, находилась телефонная кабина. Из-за стойки бара она не просматривалась. Она редко пустовала. Мужчины, женщины, парни и девчонки заходили в будку, звонили, а затем покидали ее. Автомат был самым оживленным местом в баре.
Потягивая виски, я наблюдал за будкой: это занимало меня. Давая волю разбуженному алкоголем воображению, я старался угадать, что за человек стоит за застекленной дверью, о чем он говорит. Я наблюдал за выражением его лица. Некоторые, разговаривая, улыбались, другие нервничали, третьи, казалось, неубедительно врали, как это делал я. У меня на глазах разыгрывался спектакль.
Бармен поставил передо мной девятую рюмку. На этот раз он застыл у столика, и я понял, что пора расплачиваться. Я протянул ему последнюю пятидолларовую бумажку. Он заговорщически улыбнулся, отсчитывая сдачу. По его улыбке я понял, что он умеет распознать в посетителе законченного алкаша. У меня возникло желание подняться и заехать кулаком в его тупую рожу, но я взял сдачу; когда же я стал искать мелкую монету для чаевых, он снова улыбнулся мне и направился к стойке.
Именно в этот момент, когда я почувствовал, что бармен понимает, какую пьянь он обслуживает, мне стало дьявольски стыдно. Я испытывал такой непереносимый стыд, что готов был выйти из бара и броситься под автомобиль, но такой поступок требует мужества, а мое мужество осталось в камере номер 114. Я не брошусь под машину, а останусь сидеть здесь и пить до отупения. Это приятнее и легче.
В бар зашла женщина. Она направилась к телефонной кабине и захлопнула за собой дверь.
На
Ее крепкие, пышные, туго обтянутые брюками бедра сразу привлекли мое внимание. Даже трезвый и уважающий себя человек не смог бы оторвать взгляда от ее derri'ere [1] , когда она шла к телефонной будке.
Я же был человеком пьяным и опустившимся, поэтому пялился без стеснения. Женщина закрыла за собой дверь будки, и я, потеряв из виду эту часть ее тела, поднял глаза, чтобы рассмотреть лицо незнакомки.
1
Ягодицы (фр.). (Примеч. переводчика.)
Она была весьма привлекательной блондинкой лет тридцати трех с идеальным, немного холодным профилем.
Я отпил половину девятой рюмки и снова стал наблюдать за женщиной. Я не мог определить, приятен ей разговор или нет. Солнцезащитные очки делали догадки невозможными; она говорила кратко, деловито и провела у телефона меньше минуты. Выйдя из будки, она прошла мимо моего столика, не удостоив меня взглядом. Какую-то пару секунд я любовался ее стройной спиной и крутыми изгибами бедер, пока женщина не скрылась за дверью бара.
Я достаточно много выпил, чтобы подумать: будь я холост, обязательно приударил бы за ней. Женщина с такой фигурой, самообладанием и лицом, рассуждал я, должна быть восхитительной в постели. Если это не так, то жизнь – еще большая иллюзия, чем я представлял.
Любопытно, кто она. Одежда на ней дорогая. Такую бело-желтую сумочку не купишь в лавке старьевщика.
Бело-желтая сумочка.
Женщина внесла ее в будку, но я не заметил сумочки, когда она выходила.
Я так нагрузился, что думать стало для меня непосильным трудом. Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Она зашла в будку с сумочкой в правой руке. Вышла она с пустыми руками, это точно.
Я прикончил виски и дрожащими руками зажег сигарету. «Ну и что? – сказал я себе. – Возможно, я не заметил сумочку».
Внезапно сумочка приобрела для меня значение. Она стала важна, потому что я хотел доказать себе, что пьян не совсем уж вдрабадан.
Я неуверенно поднялся на ноги, прошел к будке и открыл дверь. Сумочка лежала на полке.
«Ну, сукин сын, – сказал я себе, – ты же трезв как стеклышко. Ты сразу заметил, что она оставила ее. Ты же держишь выпивку как… как… в общем, голова у тебя крепкая».
«Теперь надо, – продолжал я говорить сам себе, – заглянуть в сумочку и выяснить, кто эта женщина. Потом взять сумочку и, сообщив бармену, что она забыла ее в будке – иначе полицейский, увидев на улице мужчину с дамской сумочкой, может его зацапать, – отнести ее женщине домой. И кто знает, может, она отблагодарит за это чем-то более существенным, чем поцелуй».