Еще один шаг

Левин Борис Наумович

Вдоволь накупавшись, Бояровы выбрались на берег и, уставшие, растянулись на освещенной солнцем полянке. Пообсохнув немного, перекусили. Когда кончили есть, Валерка предложил искупаться еще раз, но отец не разрешил, сказав, что пришли они сюда по делу, искупаться можно будет и дома, благо Пинега рядом. Освежились разок — и хватит. Пора и в дорогу. Валерка не стал больше просить, но все-таки, перед тем как отправляться дальше, закатал как можно выше портки и на прощанье постоял в холодной воде, обрызгал с ног до головы зазевавшегося Алешку.

— У,

противный, — погрозился Алешка, а Валерке хоть бы что — смеется, весело ему. Он бы не прочь и еще поиграть, но отец уже оделся, обулся и подхватил корзину.

— Пошли!

С явным сожалением уходили мальчишки от озера, от этих скал, поросших желтоватым мхом. Прыгать бы с них хорошо, только проверить надо, глубоко ли там, у подножья. И как тихо здесь, красиво. В тени скал цветет белокрыльник, а на озере желтеет кубышка, там и сям у берегов вспыхивает огоньками водяная гречиха.

Еще раз оглянулись — лес поглотил и скалы и озеро.

Время близилось к полудню, длиннее становились тени. Пора было и возвращаться домой. Конечно, к обеду, как обещались, уже не поспеть, но к вечеру, если поторопиться, можно вернуться и, может быть, даже сходить в клуб, кино посмотреть. Так думал Бояров и поторапливал ребят. А они следовали за отцом усталые и проголодавшиеся. Почти через каждые десять шагов Валерка перекладывал корзинку с одной руки на другую. Заметив это, Алешка хотел помочь ему и взялся за ручку, но Валерка сердито отстранился.

Лес в это время как-то притих, словно задремал, смежив зеленые веки. Даже птицы, утомленные от зноя, примолкли, только листья едва заметно шевелились, и тени, как живые, передвигались с дерева на дерево, с тропки на тропку, а меж ветвей таяло, истекая мягкой синевой и светом, небо.

Холмик и ручей у его подножья открылись неожиданно. Валерке сразу же захотелось пить, хотя он пил не так уж давно из лесного озера.

Бояровы подошли к ручью и вдруг увидели, что он огорожен самым настоящим заборчиком с воротцами.

— Глядите, забор! — воскликнул Валерка.

Позабыв, что он очень хотел пить, Валерка с интересом осматривал сооружение. И Алешка не мог удержаться, чтобы не потрогать колышки, какие-то петли.

— Зачем это? — спросил Валерка у отца.

— На птицу ставлено, — ответил Бояров. Он прдсел на корточки рядом с Валеркой.

— Видно, на рябчиков охотились, — уточнил Алешка.

— А как их ставят? — поинтересовался Валерка.

— Ну, ты все-таки сначала попей, — сказал Бояров, и, пока Валерка пил короткими быстрыми глотками, он сидел возле заборчика и рассматривал его.

— Тут порхОвище птичье. Знаешь, что это?

— ПорхОвище? — неуверенно переспросил Валерка и посмотрел на Алешку. — Ну где, наверно, птицы купаются?

— И пьют, — добавил Алешка.

— Верно… Здесь они и пьют. Охотник это и приметил, — продолжал Бояров. — Подойти к воде можно отсюда, вот тут — гляди сюда — и перегорожено на две части. А тут оставлены воротца, в них-то устанавливают

петлю, силок, стало быть. Понял? Так.

— А как ловят?

— Рябчик сам ловится… Тут что еще важно? Силки бывают разные: со скользящим узлом, а то еще есть неподвижные… Лучше скользящий. Так, Лешка?

— Лучше, — ответил Алешка. — Мы с Петькой завсегда на скользящий ставим.

— Понял? Так… Потом забивают вот сюда — видишь? — два колышка: один гладкий, другой с зарубкой. На гладкий надевают длинный конец силка, а короткий прикрепляют к концу крючка, зацепленного за зарубку второго колышка. Другой конец колышка привязывают к жерди-перевесу… Понял теперь?

— Понял. — Валерка зачарованно смотрел на заборчик и вдруг попросил:

— Поставим силок. Ну один.

Бояров хорошо понимал Валерку, и, если бы позволяло время, он бы, наверно, не отказал ему, но пора было возвращаться домой. Солнце уже свернуло с полудня, низом, под лапами елей, тянуло свежим ветерком. Конечно, августовское солнце зайдет не скоро, но идти-то еще далеко.

— В другой раз, сынок. Домой пора.

Валерка обиженно засопел, поднял корзину.

— Когда это еще будет?

— В следующее воскресенье, — сказал Бояров, поднял ветку, отмерил на глаз семь-восемь сантиметров, срезал уголок.

— Возьми.

— Манок?!

— Он самый… А знаешь, как свистеть?

— Просто.

— Совсем не просто. Свистеть тоже надо уметь. — Бояров свистнул раз-другой, прислушался. Под ногами потрескивали ветки, сухие, словно после пожара, и вдруг где-то в стороне послышался свист. — Слыхал? Рябчик это. Получается у него примерно вот такое: пя-ять, пя-ять, пять те-те-ре-вей. Первые два «пять» длинные, а трель в конце короткая, с ударением на слове «пять».

— Правильно! — воскликнул Валерка. Он слушал отца с открытым ртом, боясь пропустить хотя бы слово.

— Но самое важное для охотника — научиться издавать конечную трель. Рябчик издает и такие звуки: ци-ци-ци.

— А я не слыхал.

— Прислушайся.

— А когда он летит, — сказал Алешка, — то свистит, ну, будто поет.

Так, разговаривая, Бояровы, наконец, выбрались из зарослей на большую поляну, на которой росли две опаленные молнией пихты. Отец и Алешка пошли быстрее, а Валерка отстал: ему хотелось посмотреть на белку, которая несла сосновую шишку, но, увидев, что отец и Алешка отошли далеко, бросился догонять их и тут же остановился: в пятку больно впилась колючка.

Он подцепил ее двумя пальцами и… сломал. А отец и Алешка были уже у края поляны. Валерка сделал несколько шагов, чтобы догнать их, но колючка еще глубже впилась в ногу, и, не выдержав, он вскрикнул.

Отец встревоженно обернулся:

— Что с тобой?

— Колючка.

Отец подошел к Валерке, опустился на корточки, попытался вытащить занозу и не смог — она засела глубоко.

— Вот проклятая.

— Смотрел бы лучше под ноги, — сердито сказал Алешка.

— Хорошо тебе — в ботинках.