Еще один шаг
Шрифт:
— Выдумали на нее.
— Ну да, выдумки… Петр Никодимыч говорил: козодой — ценная птица.
— А куда она девалась?
— В хворосте или на дереве… Она же цветом на кору похожа.
Ребята помолчали. Лес наполняли глухие вечерние звуки, и голос козодоя потонул в них.
— Найдет нас папка? — спросил вдруг Валерка. — Темно тут и кусты какие-то… плохие.
— Почему плохие?
— Лохматые очень.
Чтобы успокоить себя и брата, Алешка сказал, что кусты здесь обыкновенные, такие же, как у них в Белозерске, а отец, чтобы идти ночью, наверно, фонарь возьмет с собой и обязательно
— А какой фонарь?.. «Летучую мышь»?
— Ага, мышь, — уже засыпая, сказал Алешка.
ВЕРТОЛЕТ
Мальчики проснулись почти одновременно: Алешка повернулся на бок, нечаянно толкнул Валерку — и сна как не бывало.
Алешке показалось, будто кто-то следит за ними. Он присмотрелся к дереву: на ветке сидела белка и черными любопытными глазами поглядывала на мальчиков, но вдруг метнулась вверх и пропала, только закачались зеленые иглы.
Всю поляну густо усыпала роса, почти на каждой травинке блестели сизые, будто окаменевшие росинки. Но тут Алешка вспомнил все, что произошло с ними вчера, и лес сразу потускнел.
Валерка, сидевший рядом, протер кулаком глаза, горько вздохнул:
— Не нашел нас папанька… А ты говорил — найдет.
— Не нашел, — невольно подражая брату, вздохнул и Алешка.
— И фонарь не помог.
— Какой фонарь?
— Ну вот… «Летучая мышь». Сам же говорил.
Рассвет приходил медленно. Над лесом вставало солнце, наверно хорошо отдохнувшее за ночь. Послышалась короткая трель зорянки-малиновки. А вот и она сама под соседней сосной мигнула оранжевым передничком и юркнула в чащу. Раскрылись повернутые к солнцу цветки козлобородника. Алешка заметил их сразу, как только проснулся. В другой раз, в другом месте он бы, может быть, обошел поляну, высмотрел бы все-все. Теперь же не до этого.
— Домой хочу, — всхлипнул Валерка. — Идем, Лешка… Идем же!
— Сейчас, вот сейчас. Только… в какую сторону идти?
Сказал и пожалел. Нельзя говорить так. Ведь он, Алешка, старшой, отец всегда ему это говорит, а как поступил? Не послушался отца, не дождался его там, на большой поляне, у опаленных пихт. Валерку послушал, а надо было не уходить и Валерку не отпускать. Уговорить как-нибудь, а не помогло бы — заставить. Эх! Какой же он, в самом деле, старшой? Ему тоже хочется скорее домой и боязно чего-то. Но он не заплачет и Валерке не даст хныкать. Они вот соберутся и пойдут. Идти им надо на юг, потому что там их поселок, Белозерск. Солнце взошло там, а юг, значит, правее.
Алешка вложил в корзинку бутылку, узелок.
— Пошли.
— А… ты знаешь, как идти?
— Прямо и прямо.
Стало совсем уже светло. Лес зашумел, травы, напившись росы, посвежели.
— Лешка, а… хлеб остался?
— Хочешь?
— Ага.
Алешка развязал узелок, в котором хранились остатки рыбы и кусочек хлеба — все их богатство. Поделил поровну.
Мальчики тут же, на поляне, съели и рыбу и хлеб. Завтрак был, конечно, скудный, и ребята пожалели, что, уходя из дому, они не взяли с собой больше еды, надо было послушаться маму и взять с собой все, что она предлагала. Валерка ухитрился даже оставить сверток с пирогами и еще радовался:
Вспомнив о матери, Валерка сказал:
— А мамка говорила, останься, а я… пошел.
Низко нагнув голову, Валерка подозрительно засопел.
— Что ты, Лерка? Вот еще. — Алешка вытер Валерке нос. — Скоро найдем дорогу и… и дома будем.
— К обеду? Да, Лешка?
— Может, и раньше.
— К обеду бы хорошо.
— Может, и поспеем… Только не вздумай реветь.
— Я не реву. — Валерка ладошкой вытер глаза и усмехнулся: — Видишь?
— Молодец.
Алешка шел впереди, Валерка — за ним. Когда кусты были слишком густые, они их обходили, обминали завалы, из встретившейся по пути длинной узкой ложбины долго не могли выбраться — она сплошь заросла колючим вереском. Алешка стал замечать, что Валерка отстает. Почему это? Никак захромал?
— Что ты? Устал?
— Нет, — буркнул Валерка.
— Ну-ка, показывай ногу, — потребовал Алешка. Оказалось, место накола, засорившись, покраснело. Ни слова не говоря, Алешка принялся снимать свои ботинки. — Надевай.
— А ты как?
— Так и буду.
— Не хочу.
— У тебя ж нога болит. Думаешь, не видал я, как ты шел? И… кто старшой? Я или ты? Помнишь, что папанька говорил?
Валерка никогда не видел Алешку таким серьезным и взрослым. Он с удивлением посмотрел на брата и, сопя, стал надевать ботинки; они были явно великоваты. Алешка отдал и носки — и ноге стало не так просторно. Валерка встал, потопал — ничего, и он веселее взглянул на брата:
— Не болит теперь совсем.
— Совсем?
— Правда, не болит.
Алешка взял корзинку на руку, положил в нее пустую бутылку, Валерка надел куртку, и они пошли.
Через каждые десять-пятнадцать шагов Алешка останавливался, поджидая отстававшего брата. Он делал это незаметно, будто искал чего-то.
В большом овраге, протянувшемся, может, на три километра, ребята увидели ручей, вода в нем была чистая, светящаяся зеленым светом.
При виде ручья, конечно, сразу захотелось пить.
— Сначала я напьюсь, — придержал брата Алешка. — Не спеши.
— А почему ты?
— Так надо.
— Почему ты всегда первый и первый?
— А вдруг ручей отравленный? Понял?
Алешка зачерпнул воды пригоршней и сделал глоток: нет, вода оказалась свежей, холодной, резко пахнущей хвоей.
— Можно. Пей.
Алешка наполнил бутылку. Валерка напился тоже.
— Может, умоемся? — предложил Алешка.
— Сначала ты, а потом я.
— Ладно, — усмехнулся Алешка. — Хитришь?
— Ты старшой, сам говорил.
— Хорошо. Только давай и ногу промоем. Это вода знаешь какая? Лекарственная, наверно. Из-под корней идет — чистая-чистая.
Валерка послушно разулся, и Алешка тщательно промыл ему ногу, намотал на нее платок, в котором раньше хранили хлеб. Потом, умывшись, вытерся краем рубашки. Валерка, как и Алешка, стал на колени, брызнул в лицо, улыбнулся.
— Хорошо как!
Внезапно над головой у ребят задрожали деревья, гул нарастал с каждой секундой. Что это? Не гроза ли? Прошло несколько минут — и вот прямо над ними появился самолет; он летел очень низко, над самыми верхушками сосен и пихт, будто пересчитывал их.