Ещё вчера…
Шрифт:
– Хорошо. Мотай в свой Киев. Даю тебе одни сутки: туда и обратно, одним и тем же самолетом…
– Можно ему выписать командировку в Институт Патона для консультаций, – размышляет вслух ДН, который знает мои незавидные финансовые дела. – Сможешь там ее отметить?
– Конечно, но тогда мне нужен будет еще один день, – "борзею" я.
– Ну – наглец! – восхищается Шапиро, и распоряжается выписать мне командировку в ИЭС на два дня. За время до отлета я должен изучить в секретной части проекты сооружений, которые надо соорудить, продумать и написать заявку на оборудование и материалы, необходимые для экспедиции.
Мои командиры пришли к единодушному мнению по моим каникулам, но двигали ими
Впрочем, для "двигателя", каковым я был тогда, важен был только результат, и "объект заботы" просто увеличил обороты. С этого часа на многие месяцы мое время начало измеряться по минутам; а жизнь завертелась в еще более бодром, чтобы не сказать – бешеном, темпе…
Моменты свидания и разлуки
суть для многих самые великие
моменты в жизни.
Старенький ИЛ-14 взревел всеми своими двумя моторами и, разбежавшись, оторвался от полосы в Пулково. Я сижу у окна, разглядываю незнакомые с воздуха поселки и городки, покрытые снегом. В голове – полный сумбур, сквозь который прорывается залихватская мелодия: "Еду, еду, еду к ней, еду к любушке своей…".
Самолет – самый быстроходный транспорт. Сейчас полет до Киева занимает чуть больше часа. Если бы можно было знать об этом тогда, то путешествие на винтовом ИЛе показалось бы мукой. Поэт Мартынов сказал:
Это почти неподвижности мука:
Мчаться куда-то со скоростью звука,
Зная наверно, что есть уже где-то
Некто летящий со скоростью света…
Не зная этого, темп движения кажется вполне приемлемым. Часа через два "с гаком" мы садимся в Минске. Народ выходит размяться и купить знаменитых минских конфет с разными ликерами в шоколадных бутылочках. Увы, я не могу этого сделать. Меня "обули", точнее я сам совершил эту глупость с обувью. Чтобы быть неотразимым во всех аспектах (по Чехову), я надел новенькие ботинки. После всех переходов я почувствовал, что они начали немилосердно жать. Чтобы не портить себе настроение, я снял их в самолете, благо носки тоже были новыми. В Минске я уже не смог коварную обутку напялить на нижние конечности в обратный зад. Сейчас я давно уже знаю, что надо делать в таких случаях: просто залить стакан спирта или водки в каждый ботинок. А тогда за незнание пришлось платить: оставшиеся до Киева несколько часов я работал "Кожемякой", – пальцами и подручными средствами разминал жесткие верх и подошву ботинок. К прилету в Киев ботинки стали очень похожими на выброшенные накануне читинские, но вести себя начали почти пристойно.
Самолет сел на знакомой Соломенке, – "реактивный" Борисполь был тогда чисто военным. Такси по знакомым улицам, в которых я ревниво высматриваю изменения, подвозит меня к Институту Патона. В вестибюле сразу же ловлю знакомую физиономию кого-то из младших курсов. Через пять минут вокруг собирается куча друзей: Юры – Яворский, Скульский, Вахнин, Серега Кучук-Яценко, Витя Каленский, Жорка Олифер, Кока Загребенюк и еще несколько. Охрана удивленно зрит, как столпы сварочной науки радостно тискают незнакомого офицера в морской форме…
Однако надо торопиться. Объясняю ребятам цель прибытия: для общения с ними времени нет. Прошу собрать для меня к завтрашнему дню какую-нибудь информацию о новинках в печатном виде, чтобы оправдать
Лечу на такси по заветному адресу. Это длинный одноэтажный дом, стоящий прямо за тротуаром поднимающейся вверх улицы. Вход со двора. Вижу нужный номер, Звоню. На пороге возникает старая толстая женщина с необъятным бюстом и начинает задавать мне вопросы – "интересоваться". Я машинально говорю ей "Здравствуйте", и отодвигаю плечом в сторону: в темноте жилища я увидел ее глаза.
Мы не бросаемся в объятия друг другу: между нами ледяная стена последнего расставания и двух долгих лет разлуки. Я беру ее за руки и погружаюсь целиком в эти глаза – тревожные, ожидающие, почти забытые – и такие знакомые и до боли родные…
В квартире появляются и ходят какие-то люди, задает вопросы неугомонная "тетя Лиза" – квартирная хозяйка. Кажется, я что-то даже отвечаю: так можно реагировать на досадное жужжание мухи. Эмма одевается, и мы уходим в город: только там, в безразличной толпе, можно побыть вдвоем.
Мы бродим по разным улицам, держась за руки. Сообщаем друг другу какие-то отрывочные, совершенно не главные, сведения из наших жизней. Эмма рассказывает о Нине Фоминой, которую она вынуждена была пригласить к себе на одну кровать, когда Нину выгнала их прежняя хозяйка, о причудах этой хозяйки – "тети Нюси". Как "пасет" своих девочек новая хозяйка – "тетя Лиза". За Эммой ухаживают некто Бебех и аспирант: они ведут долгие беседы с тетей Лизой. А я – грубиян, и уже нажил себе врага в лице этой самой "тети".
Я рассказываю Эмме о молоке в мешках, про Ивана, о Чернопятове и Шапиро. Впрочем, сообщаю и о "существенном факте", как теперь пишут в газетах о делах во всяких ОАО и ЗАО. Скоро я уезжаю (улетаю? отплываю?) в Арктику. Связи со мной не будет какое-то неопределенное время. А вот после этого – мы непременно встретимся…
Наше витание в заоблачных высях земля прерывает очень грубо. Из-за киоска на тротуаре Крещатика (недалеко от современного "майдана Незалежності" – бывшей площади Калинина) выскакивают два курсанта и капитан с красной повязкой "Патруль". Капитан проверяет мои документы и сообщает, что я совершил воинское преступление – "неотдание чести" какому-то старшему офицеру, который следовал на встречном курсе. Капитан заносит мои данные в свой "гроссбух" и выписывает мне предписание: завтра в 9-00 явиться на железнодорожный вокзал для прохождения в течение одного часа строевых занятий. В случае неявки, – в часть уйдет сообщение с требованием наказать меня там…
Моя подруга издали с ужасом наблюдает за процедурой задержания. Потом, узнав о его причинах и последствиях, возмущается:
– За такой пустяк – такое наказание? Наказать человека, у которого так мало времени?
После размышления добавляет:
– А я, глупая трусишка, – испугалась, убежала… Надо было отбить тебя у этих крокодилов! (Должен заметить, что эти выводы моя подруга запомнила, и потом не один раз отбивала меня и нашу семью у разных "крокодилов").
Обнаруживаем, что мы голодны, как верблюды после похода через пустыню. Во всех "пищеварительных" точках, куда мы заглядываем – страшные очереди. Можно подумать, что все киевляне одновременно и жутко проголодались… Тогда мы закупаем в магазине студенческий харч: толстую вареную колбасу, батон, кефир и еще какие-то припасы. По пути на Сталинку есть холм, покрытый недавно освободившейся от снега травой, и не изобилующий освещением. Забираемся туда, устраиваемся на камнях, и приступаем к своей "тайной вечере". Далеко внизу сверкает огнями и шумит город, над нами только необъятное звездное небо…