Есенин
Шрифт:
Воскресенский словно споткнулся, приостановившись, машинально поправил очки.
— Однако... — улыбнулся слегка. — Характерец у вас — ничего себе. А с виду никак не подумаешь... Смельчак! Что ж, давайте! — Он обнял Есенина за плечи. — Ладно, переждём пока здесь, в кружке, а там видно будет... Должен заметить, Сергей Александрович, что направление этого кружка мне по душе — в нём собрались революционно настроенные люди: социалисты-революционеры, социал-демократы и вообще личности передовой современной мысли.
Есенин слушал внимательно, с интересом, —
— Вам, Есенин, место там, — заключил Воскресенский. — Я познакомлю вас с руководителем кружка Кошкаровым-Заревым Сергеем Николаевичем [25] . Он поэт. Слыхали про такого?
— Нет, — сказал Есенин отрывисто. — Из самоучек, что ли?..
Корректор, не отвечая, двинулся дальше, тихо посмеиваясь и качая головой.
25
Кошкаров-Заревой Сергей Николаевич (1878— 1919) — поэт, член, а затем председатель Суриковского литературно-музыкального кружка.
Суриковский литературно-музыкальный кружок занимал три комнаты в нижнем этаже старого здания на Садовнической улице.
Женщина-секретарь сказала Воскресенскому, что Сергея Николаевича ни сегодня, ни завтра не будет, он работает дома.
— К нему из Петербурга друг приехал, — объяснила женщина доверительно: она давно знала корректора.
Владимир Евгеньевич протирал стёкла очков платком и некоторое время о чём-то размышлял. Взглянув на удручённого Есенина, по-свойски тронул его локтем:
— Не расстраивайтесь, Сергей Александрович. Всё в нашей воле. На службу я могу не идти нынче совсем.
— Спасибо, — ответил Есенин с загоревшейся надеждой. Он безотчётно полагался на верность этого человека.
Женщина-секретарь оглядела юношу с ног до головы, приметила белую наволочку, набитую книгами, отвела глаза, скрывая улыбку.
— Тоже из народа? Самоучка? — В вопросах её улавливалась незлая ирония, должно быть, она относилась ко всем стихотворцам кружка как к неудачникам и по простоте душевной жалела их.
Есенин резко отвернулся к окну, держа наволочку за угол. А Воскресенский рассмеялся — замечания секретарши угодили в самое больное место будущего поэта.
— Вот именно, Мария Михайловна, из народа. Тронулись, Сергей Александрович!
— Где он живёт, этот Кошкаров-Заревой? — спросил Есенин, когда они сели в трамвай, который шёл на Каланчёвскую площадь, к вокзалам.
— В Сокольниках. Там снимает дом. Жена у него нездорова, ей необходим свежий воздух.
— Может быть, он такой же, как Белокрылов?
— Этот другого склада. Этот настоящий. Кстати, из бедных крестьян Ярославской губернии.
— А Белокрылов — сын портного, однако это не мешает ему быть заносчивым, — возразил Есенин. — Горе тому, кто ценит себя выше, чем того заслуживает. Такой, как правило, смешон...
Воскресенский предупредил мягко, но с оттенком осуждения:
— Остерегайтесь делать выводы, не зная человека, не видя его.
До Сокольников, с пересадками, добирались больше часа. Затем шли пешком по тропе среди берёз; меж белых стволов проглядывало голубое пространство.
Тропа пересекла зелёную поляну и оборвалась у калитки — за изгородью, окрашенной в жёлтый цвет, приютился небольшой, затейливый домик с белыми резными наличниками, похожий на терем. На террасе за круглым столом сидели двое, должно быть, завтракали; перед ними красовался самовар, на медных начищенных боках его играли солнечные пятна, пробивавшиеся сквозь листву.
Воскресенский отворил калитку и пропустил Есенина вперёд. Тот сделал несколько неуверенных шагов к террасе и остановился, поджидая провожатого. В это время из-за угла дома выскочила большая, ростом чуть ли не с телёнка, собака и, сердито рыча, кинулась к Есенину: шерсть на её загривке вздыбилась.
— Кайзер! — испуганно крикнули с террасы. — Назад! Кто его отвязал?..
Есенин нисколько не испугался. Он обнял собаку и привлёк её к себе. Опустившись на корточки, потёрся щекой о её мохнатую морду, что-то шепча ей на ухо; собака завиляла хвостом, лизнула ему руки.
— Как же вы меня напугали! — Рядом стоял дородный мужчина в домашней куртке, глаза прикрывали очки в золотой оправе. — Она не терпит чужих.
— Собака никогда не укусит человека напрасно, — сказал пришелец и поклонился. — Здравствуйте. Я Есенин.
Воскресенский добавил:
— Весьма талантливый молодой человек, Сергей Николаевич.
— Это хорошо, что вы пришли к нам, — сказал Кошкаров-Заревой. — Мы ищем талантливых, нуждаемся в них. Проходите, пожалуйста. Вы завтракали?
Есенин промолчал, словно не расслышал вопроса: на душе тяжесть в сто пудов, в мыслях разброд, какой уж тут завтрак. Кошкаров взял его под руку.
— Сейчас попьём чайку... Владимир Евгеньевич, проходите. У меня Бонч-Бруевич [26] , только вчера из Петербурга... Кладите ваши книги, господин Есенин, вот сюда, в уголок. Знакомьтесь...
За столом сидел несколько странный человек, высокий, чуть сгорбившийся, с небольшой бородкой, под усами пряталась улыбка, на крупном носу — очки. Было в нём что-то от провинциального врача, от сельского доброго учителя, от участника некрасовского «Современника»: мудрость, окрашенная ласковостью. Он встал навстречу входящим.
26
Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873— 1955) — государственный и партийный деятель, публицист, историк. Член КПСС с 1895 г.