Есенин
Шрифт:
Побежал по тротуару, но поскользнулся и упал, разбив рукой окно в подвальном помещении.
Извозчик остановил лошадь. Все выскочили и бросились к Есенину. Первой подбежала Бениславская:
— Сережа, любимый, ты что? Что с тобой? — Увидев, как из пораненной стеклом руки хлещет кровь, дико закричала: — Сережа! Боже мой! Помогите! Катя! Наседкин!
Есенин потерял сознание. Подоспевший Наседкин снял с себя белое кашне и туго перевязал руку Сергею.
— Иван, давай, взяли! Вместе!
Они подняли Есенина и осторожно понесли к пролетке.
— Куды
— Тихо, отец! Не бойся, я пальто подстелю! Да гони, родной, скорее в Шереметевскую! Гони! А то в шею накостыляю!
— Гони! Такую ораву! У меня, чай, не тройка! — не сдавался извозчик. — Двоих возьму, а остальные сами добирайтесь!
— Катя, Галя, вы поймайте извозчика и следом, — скомандовал Наседкин, помогая Приблудному укладывать Есенина на пальто. — Мы помчались, а то Сергей кровью изойдет!
Извозчик хлестнул лошадь кнутом:
— Но, милая! Вывози!
Лошадь, словно почуяв беду, с места взяла в галоп.
Бениславская обняла плачущую Катю:
— Пойдем. По пути, может, поймаем извозчика.
Но Катя вывернулась из объятий и побежала вперед. Галя догнала ее:
— Ты что, Катя?
— Ничего!
— Это ты насчет гэпэушницы?.. Сергей тебе что-то говорил? — остановила она Катю.
— Сергей врать не будет… сама слышала…
— Глупенькая, да я работаю секретарем-машинисткой в ВЧК. Но это ничего не значит… Я люблю Сергея.
— Только Сергея? А Лев Седов?
— Кто? А… Вот оно что… Это тоже Сергей сказал? Да, любила Льва Седова…
— Сына Троцкого!
— Да, сына Троцкого… Хотя Троцкий тут ни при чем. Катенька, все не так просто…
— Конечно! — возмутилась Катя. — Ты выполняешь задание! Тебя приставили к Сергею… Следить! Доносить! — Она снова бросилась бежать.
— Я?!! Следить?! Доносить?! — заплакала Галя. — Глупая, я люблю его больше жизни, — крикнула она вслед убегающей Кате.
Увидев приближающуюся коляску, она выбежала на дорогу и, раскинув руки, закричала:
— Стой! Стой! Ну пожалуйста!
Лошадь остановилась. Извозчик, встав на козлах, заорал:
— Ты что, мать твою разэдак! Жить надоело?!
— Миленький! Родной! Пожалуйста! Срочно надо в больницу! — умоляюще сложила Галя руки. — Поскорей! Я заплачу!
— Ладно, садись! В какую больницу-то?
— В Шереметевскую! Только вон ту девушку захватим, — указала она вслед бегущей Кате.
Извозчик хлестнул лошадь. Та коротко заржала и понесла.
Спустя некоторое время к кровавому пятну на заснеженном тротуаре подошел чекист.
Оглядев следы, он по-волчьи потянул носом воздух. Достал милицейский свисток и засвистел.
Глава 7
ШЕРЕМЕТЕВСКАЯ ГОРЯЧКА
Отдельная палата Шереметевской больницы. На кровати с забинтованной рукой лежит Есенин. Он без сознания. Около него сидит пожилая сиделка, время от времени смачивая полотенце в тазике с водой и прикладывая его ко лбу Есенину.
— Тихо, тихо, родимый! Успокойся, касатик!
— Пропустите меня! Что вы делаете?
«Вы с ума сошли! Вы с ума сошли, неужели пришла пора? А казалось, еще вчера… дорогие мои! Дорогие! Хорошие!» — беззвучно кричит свои стихи Есенин, пытаясь руками защитить сына от града пуль.
И далее, как в калейдоскопе, одно видение страшней другого: проткнутая штыками, отчаянно сопротивляющаяся Зинаида Райх кричит:
«Вы не знаете, никто не знает! Мы остались сиротами!» — и падает в лужу крови.
Мейерхольд зажал руками лицо. Сквозь его пальцы сочится кровь.
«Я виноват… я не вынес пыток! Простите! Я всех оклеветал! Я боюсь боли! Ты ж обещала, Зиночка!» — упал он на колени перед мертвой женой.
Сошедший с ума Ганин, дико хохоча, дергает Есенина за раненую руку:
«Я говорил, нужен был террор… взорвать их всех! Я могу… назначить тебя, Есенин, министром просвещения! Я умею делать бомбы! Бомбы! Вот, Есенин, гляди! Вот! — швыряет он невидимые бомбы в чекистов. — Кх! Бум! Бум!»
Бениславская с простреленной головой подползла к Есенину и, обхватив его колени, прижалась к нему.
«Ни о чем не жалею! Здесь все самое дорогое!» — шепчут мертвые губы.
Один из палачей, очень похожий на Ленина, стряхивая кровь с рук, пытается доказать свою непричастность к изуверской казни.
«Я умываю руки, Феликс Эдмундович! Я люблю только перепелиную охоту… Дорогой Феликс Эдмундович, прошу вас спасти жизнь поэта Сергея Есенина — несомненно, самого талантливого в нашем Союзе».
«Но несчастье в том, — вмешивается главный расстрельщик, сняв запятнанное кровью пенсне, — что Есенин вследствие своего хулиганского характера и пьянства не поддается никакому врачебному воздействию…» Нацепив пенсне, он поднимает наган и целится в Есенина…
«Но все равно жаль парня, жаль его таланта и молодости, товарищ Свердлов. Он много еще может дать благодаря своему необыкновенному дарованию! — картавит Ленин, вытирая кровавые руки о Свердлова. — Крепко жму руку! С партийным приветом! Ваш Ленин! С приветом, ха-ха, ваш Ленин! Ваш Ленин! Ваш Ленин, ха-ха, с приветом! Ленин с приветом! Ха-ха-ха!» — хохочет бездушный даун.
Дзержинский, вперив в Есенина свой стальной взгляд, грозит ему пальцем:
«Вы еще до сих пор живы?! Как же вы живете таким незащищенным? Смотрите! Яков Михайлович, покажите Есенину, как расстреливают людей!»
Есенин обернулся и вновь увидел царскую семью как на фотографии.
Императрица ласково улыбнулась:
«Почитайте нам свои стихи, Сергей Александрович! Почитайте, не стесняйтесь, здесь все свои, здесь вас любят. Княжна Анастасия, попроси поэта!»
Анастасия стала медленно раздеваться…