Есенин
Шрифт:
— Нет, не могу! На сам! — схватился за грудь Есенин. Отдышавшись, он закурил свою папиросу — «Сафо». Какое-то время они молча курили, поглядывая в заокские дали, думая каждый о своем. Заливные луга за Окой, утопающие в вечернем тумане, кое-где виднелись в лучах заходящего солнца. Сергей вспоминал, как в детстве он исходил те луга, сторожа в ночном с ребятами лошадей. А за лугами, дальше, в кустарниках, переплывал заводи и озера, разоряя гнездовья гусей и уток. «Как быстро пролетело детство! — думал он с горечью. — Вот уже больше забот в душе. И все меньше радости, детство ушло навсегда — и не вернется!» — Сергей тяжело вздохнул и, бросив потухшую папиросу, спросил: — Как, живешь, братуха? Небось комсомолец… как Шурка?..
— А куды деваться? Все парни, которые беднота, все в комсомоле. — Илья грустно повесил голову. — А уж я-то, кабы не твой отец,
— Илья, а хочешь, в Москву поедем со мной? Школу закончил? — загорелся Есенин. Илья недоверчиво посмотрел на брата.
— Пока жив был отец, я в Спас-Клепиках учился, как и ты…
— Вот и хорошо! — радостно продолжал Сергей. — Поглядел я кругом: гибнет деревня… нет житья тут… Поедем, я тебя определю учиться. Шурку тоже заберу. Тебя в училище какое-нибудь… родные ведь мы — Есенины! Не дрейфь, не пропадем!
Илья не верил в свалившееся на его сиротскую долю счастье.
— Да я чего! Да я за тобой, брат, хошь куда! Да хошь в Америку!
Есенин захохотал:
— На хер эту Америку! Ничего хорошего там нет!.. В Москву поедем! Вот немного побуду здесь, и поедем! Жить надо, Илья! Смело жить!.. Так что дело решенное! Собирайся!
— Да мне, Сергей, собираться — только подпоясаться! — заволновался Илья нешуточному предложению брата так резко, сразу, перевернуть свою жизнь. — Лишь бы обузой я тебе не был… Катька на тебе, мать с отцом, Шурку берешь, да еще меня! — Илья залился слезами. — Эх! Спасибо тебе, братка!
У Есенина тоже навернулись слезы на глазах. Он обнял Илью за плечи:
— Ну-ну! Илья! Я сказал, стало быть, так и будет! Пойдем завтра на рыбалку, а?
— Какая рыбалка, Сергей? — укоризненно покачал головой Илья. — Завтра чуть свет косить… Отца-то твово по здоровью ослобонили, астма у него какая-то… не может он. Так я за всех Есениных! Мне ништо, в охотку! Мужики не поспевают: пока они один заход, я два! Чай, у деда нашего, как и ты, учился… Школа одна: что не так, по затылку! — Оба засмеялись. Уверенность, с которой Сергей Есенин говорил о будущем, невольно передалась и его бра ту: плечи его расправились, с лица исчезло выражение сиротской ущербности, в глазах загорелась радость жизни.
— Илья, ты мне пиджак вынеси, — попросил Есенин немного погодя. — Хочу к Кашиной дойти… записку она принесла…
— Понял, Сергей! Я мигом. — Илья убежал в дом и тут же вернулся, осторожно неся на вытянутых руках есенинский пиджак. — Вот!
— Ты где спишь? — спросил Сергей, набрасывая пиджак себе на плечи.
— В риге, на сене, постель у меня там, а што?
— Васю Наседкина с Иваном ну, ребят, что со мною приехали, помоги матери уложить… а я попозже к вам приду…
— Договорились, брат! Все сделаю, как велишь!
Когда Есенин, поглядев по сторонам, направился в сторону усадьбы Кашиной, Илья крикнул ему вдогонку:
— Сергей, ты в случае чего… темень вишь какая… Если кто-чего, вдруг не признают тебя, ты ведь вон у нас какой… говори, я Ильюшин брат… Парни мой характер знают… Я кого хошь за тебя… Есенины мы небось!
Сергей засмеялся из темноты:
— Хорошо, Илья! Если что, скажу…
Оставшись один, Илья уселся на лавочку и закурил, благодарно глядя вслед ушедшему брату.
В полной темноте Есенин крадучись прошел через сад, то и дело натыкаясь лицом на яблоневые ветки. «Хоть бы луна взошла, а то глаз коли», — досадовал Сергей. Осторожно ступая по песчаной дорожке, он обогнул дом и среди темных окон увидал окно спальни, горевшее слабым зеленым светом. Дом был одноэтажный, но с высоким фундаментом, и залезть так просто в желанное окно было непросто. Есенин отломил длинную ветку от какого-то куста и, потянувшись, постучал концом ее по стеклу. Стук был тихий, но, видимо, его ждали, потому что тут же погас свет и окошко быстро распахнулось. Высунувшись в окно, Кашина робким шепотом спросила:
— Сергей, это ты?
— Я, — тоже шепотом ответил Есенин. — Слушай, Анна, я не смогу забраться к тебе… тут уцепиться даже не за что! — пошарил он ладонью по стене.
Кашина тихонько засмеялась:
— Я еще днем у садовника лестницу утащила. Поищи тут, в кустах напротив.
Есенин подошел к кустам и, раздвинув ветки, пошарил в траве ногой. Лестница оказалась на месте. Это была небольшая стремянка. Есенин приставил ее к стене. Поднявшись на несколько ступенек, он ухватился за подоконник и, подтянувшись, легко
— Что с лестницей делать? Вдруг увидят? — спросил он, переводя дух.
— Кому увидеть? Все в доме спят. — Анна закрыла окно и задернула штору, потом зажгла настольную лампу под зеленым абажуром. Увернув фитиль и оставив чуть видный огонек, она повернулась к Сергею.
Высокая, стройная, в белой ночной рубашке, с распущенными волосами, Анна выглядела намного моложе своих лет. Есенин не отрываясь изумленно смотрел на нее. Почувствовав, что краснеет под его взглядом, она юркнула в постель, плотно укрывшись легким одеялом. Сергей стал торопливо раздеваться. Она лежала не шелохнувшись, и только ее взгляд не отрываясь следил за ним. «Скорее, скорее», — мысленно подгонял себя Есенин с возрастающим чувством неловкости. Наконец, совершенно обнаженный, он сделал несколько шагов к кровати. По внезапно наступившей тишине Сергей почувствовал, что Анна затаила дыхание. Присев на край кровати, он нагнулся к ней, на миг ощутив пьянящий аромат ее волос, и тут ее руки, выжидающе лежавшие поверх одеяла, взметнулись и крепко обхватили его голову. Страстным порывистым движением она прильнула к нему и прижала его рот к своим губам так горячо и жадно, что Сергей даже опешил. Давно женщины не целовали его так исступленно, так отчаянно. Анна откинула одеяло и, словно змея, выскользнула из своей рубашки. «Погаси свет», — попросила она срывающимся голосом. Сергей отрицательно помотал головой. Какое-то мгновение он полюбовался ею и, хрипло прошептав: «Ан-а-нн-на-а-а», стал неистово терзать ее плоть. Он владел ею безжалостно, чувствуя, что именно «объятие до боли» доставляет ей наслаждение… А ей все было мало, мало! С какой-то хмельной силой Анна обнимала Сергея, пока у нее не перехватило дыхание. Наконец она ослабила объятия, и ее руки начали блуждать от висков к затылку, ероша его кудри. Но она не отпускала его. Лишь на мгновение откинувшись, она как завороженная посмотрела Сергею в глаза, а затем вновь привлекла его к себе. Самозабвенно, с какой-то бессильной яростью покрывая поцелуями его щеки, губы, глаза, лоб, она лепетала, нет — стонала, как в горячке: «Мой! Любимый! Мальчишка! Ты! Ты! Ты!» Все сильнее, все безумнее становился ее натиск, все жаднее и жарче ее объятия и поцелуи, но вдруг по ее телу пробежала судорога… Она жалобно вскрикнула, объятие ослабло, руки безвольно опустились, а тело продолжало подергивать в легких конвульсиях. Анна отпустила Сергея, голова ее упала на подушку, и только глаза сияли торжествующим блеском… Внезапно застыдившись, она завернулась в одеяло и прошептала в изнеможении: «Боже мой, как я порочна!» Когда Есенин, тяжело дыша, лег рядом, Анна осторожно положила ему голову на грудь. Слушая, как сильно бьется его сердце, она виновато спросила:
— Ты презираешь меня. Сережка? — Голос ее был мягкий, грудной.
— О чем ты, Анна? — Голова у Сергея кружилась, перед глазами все плыло.
— Замужняя дама! Сама навязалась! В постель затащила! — Теперь в ее голосе дрожала и прорывалась какая-то дразнящая нотка, и это не понравилось Есенину.
— Не надо, Анна! — попросил он. — Тебе хорошо?
— Сереженька! Глупый! Только с тобой я испытала… не знаю, как назвать это чувство: то ли в бездну падаешь, то ли поднимаешься ввысь! — Анна снова крепко прижалась к нему. — Я давно замужем, детей родила, а если бы не ты… так и прожила бы, не изведав этого счастья. Понимаешь?.. А помнишь, как тогда, в реке?..
— Помню, Анна, все помню, — просто ответил Сергей. — Первая ты была у меня. Всерьез я тогда об тебя поцарапался… Страдал… Но ты барыня была, в белой накидке, а я парень деревенский, — с горечью припомнил Есенин, но Анна нежно зажала ему ладонью рот.
— В том, что произошло тогда, не было будущего, Сережка, поэтому я и не хотела продолжать. А теперь что говорить… со мной останется только моя печальная тайна преступной страсти. — Она приподнялась в кровати и села, опершись руками и запрокинув голову. Сергей увидел ее упругое тело, красивый и чувственный рот, небольшие груди, как две изящные чаши, обращенные внутрь, и желание обладать ею снова накатило на него. Но на этот раз она лишь уступила его порыву. Покорно принимая его ласки, она оставалась спокойной и холодно сдержанной. Дождавшись, когда Сергей насытился, Кашина поднялась с постели и, накинув красивый шелковый халат, вышла из спальни. Есенин еще не успел прийти в себя, как Анна вернулась, неся в руках маленький поднос с двумя бокалами шампанского. Сергей благодарно улыбнулся: «Как кстати!»