Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
Утром 8 июля все Савинковцы рано утром собрались в Петербурге. Поезд Плеве с Балтийского вокзала в Царское село уходил ровно в десять часов утра и время покушения было рассчитано по минутам. Рано утром из Гранд-отеля с четырьмя заряженными бомбами в чемодане вышел Михаил Швейцер и сел в пролетку извозчика Егора Дулебова. На Ново-Петергофском проспекте его должны были ждать Савинков и Сазонов, на Рижском проспекте – Каляев, на Курляндской улице – Боришанский и Сикорский. Сазонов за бомбой опоздал, и в результате неразберихи покушение сорвалось. Савинков встретил Сазонова на Измайловском проспекте без бомбы, и в этот момент мимо них пронеслась карета Плеве в сопровождении охранников-велосипедистов. Плеве недавно был в Париже и оттуда перенял велосипедную охрану. Карета пронеслась мимо Каляева с бомбой, но он не стал ее бросать, поскольку план был нарушен, а неудача покушения на Плеве надолго бы задержало бы его дальнейшее убийство.
Вечером все Савинковцы встретились в Зоологическом саду. Было ясно, что только
Утром 8 июля в Вильно Азеф, к которому приехала Ивановская, сильно нервничал: «Условленной телеграммы нет, значит, полная неудача или провал». Наконец, на следующий день в двенадцать часов дня Азеф и Ивановская встретились с приехавшими из Петербурга боевиками на широкой алее заполненного гуляющими Ботанического сада. Сазонов рассказал Азефу, как они перепутали с Савинковым место свидания: «Все-таки они нас не проглотили еще, в следующий раз не упустим». Азеф подробно и несколько раз расспросил обо всем террористов и немного успокоился. Он очень сильно рисковал, передав в Департамент полиции, что вместо Плеве эсеры решили убить иркутского Генерал-губернатора Кутайсова, выпоровшего ссыльных. То, что Плеве могут взорвать только 15 июля, было ему, в общем-то, на руку.
Всю неделю боевики гуляли по знаменитому Гедиминовском саду, очень красивому, густому, расположенному на склонах горы, на вершинах которой еще виднелись развалины замка великого литовского князя. Боевики на всякий случай изучили Вильно и город не вызвал у них большого восторга: «Старый город, кривыми, узкими улицами, до такой степени узкими, что шедшие по разным сторонам улицы могли бы пожать руки друг другу. Трудно передать впечатление от этого кишащего, копошащегося муравейника. Такую ужасающую нищету, убожество, грязь в таком объеме редко можно было видеть. Чтобы хорошо согреться, обитатели этих улиц как бы жались ближе друг к другу спинами и таким образом защищали себя от холода».
Террористы спешили возвратиться от этой кошмарной действительности в Гедиминовский сад, сольно взволнованные городом и оставались там целыми днями, обедая на лавочках. Террористы, ставшие почти крестными братьями, обсуждали все возможные при покушении случайности, предусматривали ошибки. Для каждого исполнителя Азеф разработал подробные инструкции, предусмотрел перекрестное дублирование убийственных обязанностей. За день до отъезда в Петербург Азеф собрал всех членов группы подальше от города, в прекрасном сосновом лесу, сказал прочувственную речь, переговорил с каждым боевиком, выслушал все пожелания и просьбы, рекомендовал надежных защитников, адвокатов. Вечером все зашли в небольшой трактир: «в маленькой, тускло освещенной комнате сидели задумчивые обреченные, перекидываясь ничего не значащими словами». Азеф проводил всех в Петербург, на прощание расцеловав товарищей, особенно крепко Егора Сазонова. В тот же день он выехал в Варшаву, договорившись там встретиться с Ивановской и Савинковым. Прощаясь, он с тревогой в голосе сказал: «Что-то ждет нас завтра?»
Рано утром Савинков встретил на Николаевском вокзале одетого железнодорожником Сазонова и на Варшавском вокзале одетого швейцаром Каляева. Боришанский и Сикорский были в дождевиках, скрывающих бомбы. Извозчик Дулебов из гостиницы «Северная» забрал Швейцера с бомбами, которые невозмутимый техник поочередно раздал метальщикам на улицах за Мариинским театром. Сазонов получил пятикилограммовый цилиндр, завернутый в газету и надежно перевязанный шнурком, Каляев – взял бомбу, завернутую в платок, Боришанский и Сикорский спрятали бомбы просто под плащи. Извозчики Дулебов и Мациевский с пролетками встали у Технологического института и Обводного канала, чтобы забрать товарищей после взрыва. В девять часов утра Савинковцы встретились у храма в конце Садовой улицы. Они несколько раз до этого ходили к Измайловскому проспекту, рассчитывая время по минутам. Один за другим Боришанский, Сазонов, Каляев, Сикорский с интервалом в сорок шагов, чтобы избежать детонации бомб при взрыве, пошли по английскому проспекту, перешли Фонтанку по мосту, по Дровяной улице дошли до Набережной Обводного канала, повернули налево и через несколько минут
Савинков по Садовой улице вышел на Вознесенский проспект, перешел через Фонтанку и двинулся по Измайловскому проспекту навстречу метальщикам. Он видел, что приставы, городовые и филеры подтянулись и кто как мог приосанились. Савинков понял, что Плеве сейчас проедет к Балтийскому вокзалу. Хронометр показывал девять часов сорок пять минут ясного, солнечного утра.
В половине десятого утра блиндированная карета министра внутренних дел Плеве с охраной выехала со служебной дачи на набережной Аптекарского острова и понеслась по Каменноостровскому проспекту, Кронверской набережной, через Биржевый мост, Стрелку Васильевского острова, Дворцовый мост, мимо Зимнего дворца и Адмиралтейства, выехала на Вознесенский проспект, пересекла Синий мост через Мойку у Мариинского дворца, пересекла Казанскую улицу и Екатерининский канал, Садовую улицу, по Измайловскому мосту переехала Фонтанку и выехала на Измайловский проспект. Недалеко от Обводного канала карета с велосипедистами-телохранителями и охранниками в пролетке обогнала Савинкова. Через несколько метров ее кучер замедлил рысь вороных рысаков, чтобы обогнать чьи-то дрожки. С тротуара метнулся Сазонов, с размаху бросил пятикилограммовый снаряд в окно кареты и был тут же сбит с ног охранником-велосипедистом. Оба упали. Раздался оглушительный взрыв и дым до пятого этажа заполнил весь проспект. Плеве, его кучера и его карету разнесло на куски. Савинков подбежал к месту взрыва у Варшавской гостиницы. На грязной мостовой лежал бледный Сазонов, весь в крови, образовавшей краснобагряную лужу у его ног. Вокруг суетилась такая же бледная полиция и охрана, в белых перчатках. Савинкова быстро прогнали. Потрясенный Савинков не заметил ни обломков кареты, ни того, что только что было столпом самодержавия, машинально вышел к Технологическому институту, сел в пролетку Дулебова, назначил новое покушение на три часа, когда Плеве будет возвращаться с доклада Николаю II. Только к двум часам Савинков из газеты узнал, что Плеве убит и этим же днем выехал в Варшаву. Каляев и Боришанский видели взрыв Сазонова собственными глазами, утопили свои бомбы в определенных для этого местах и покинули Петербург, так же как и Швейцер, вывезший в мешке оставшийся динамит, несмотря на полчища растерявшейся полиции, окружившей все столичные вокзалы. Сазонова прооперировали и отвезли на допрос в Департамент полиции к Цепному мосту. В соответствии с Уставом партии эсеров он давать показания отказался. Сикорский растерялся, в Петровский парк не пошел, взял лодку с лодочником прямо у Невы, выбросил бомбу у броненосца «Слава» и был арестован. Казалось, чиновно-имперская столица находилась в шоковом состоянии. Потрясенная империя читала прокламацию Боевой Организации партии социалистов-революционеров «15 июля 1904 года. По делам вашим воздастся вам»:
«Плеве убит. С 15 июля вся Россия устает повторять эти слова. Кто разорил страну и залил ее потоками крови? Кто вернул нас к средним векам с еврейским гетто, с кишиневской бойней? Кто душил финнов за то, что они финны, евреев, за то, что они евреи, армян за Армению, поляков за Польшу? Кто стрелял в нас, голодных и обезоруженных, насиловал наших жен, отнимал последнее достояние? Кто, наконец, в уплату по счетам дряхлеющего самодержавия послал умирать десятки тысяч сынов народа и опозорил страну ненужной войной с Японией? Кто? Все тот же неограниченный хозяин России, старик в расшитом золотом мундире, благословенный царем и проклятый народом. Смерть Плеве только шаг вперед к пути освобождения народа. Путь далек и труден, но начало положено и дорога ясна: Карпович и Балмашев, Гершуни и Покотилов, неизвестные в Уфе и неизвестные у Варшавского вокзала ее нам указали. Судный день самодержавия близок. Побеждает тот, кто силен, кто чтит волю народа. И если смерть одного из многих слуг ненавидимого народом царя еще не знаменует крушения самодержавия, то организованный террор, завещанный нам братьями и отцами, довершит дело народной революции. Да здравствует «Народная воля!» Да здравствует революционный социализм! Да погибнет царь и самодержавие!»
15 июля в швейцарской деревне Германе близ Женевы проходил съезд заграничных организаций партии социалистов-революционеров, обсуждавший партийную программу. Когда на вечернее заседание съезда принесли сообщение об убийстве Плеве, его участники устроили шумное празднование удачного политического убийства, вызвавшее интерес полиции. Эсеровский боевик Сергей Слетов вспоминал: «На несколько минут воцарился какой-то бедлам. Несколько мужчин и женщин ударились в истерику. Большинство обнимались. Кричали здравницы. Как сейчас вижу Н; стоит, бьет об пол стакан с водой и со скрежетом зубов кричит: вот тебе за Кишинев!»
Центральный комитет партии социалистов-революционеров выпустил по поводу убийства Плеве «Летучий листок Революционной России», прокламации «Ко всем рабочим», «Ко всему русскому крестьянству», «Надгробное слово временщику», «Воззвание к гражданам цивилизованного мира» на французском языке. Все местные эсеровские организации напечатали в губерниях свои листовки по поводу убийства имперского министра внутренних дел. В Швейцарию собирались все члены ЦК партии эсеров. Все ждали Азефа с подробностями покушения.