Эшвин
Шрифт:
Над столом находился светильник на солнечных батареях, рядом — запас батарей. Эшвин прошел дальше вглубь дома и включил фонарь на стене. Мягкий рассеянный свет заполнил центральную комнату, освещая широкую кровать с ярким узорчатым одеялом и огромное количество пушистых, мягких подушек. Книжная полка, стоящая рядом с кроватью, была заполнена тщательно отобранными куратором книгами, выпущенными еще до Вспышки. Романы, пустые блокноты и большие, с глянцевыми обложками, подарочные издания по искусству. Каждая книга являлась кладом, приобретенным на черном рынке по абсолютно сумасшедшей цене, что было
На противоположной стороне комнаты находились кухонная плита, раковина, и холодильник на батарейках. Дверь позади стола была распахнута, открывая ванную комнату, в которой доминировала огромная медная ванна. Еще одна непрактичная деталь, учитывая тот факт, что воду придется закачивать в домик вручную и нагревать над огнем. Но, как подушки и книги, это было доказательством того, что у него ушли годы, чтобы собрать все это для нее.
Он всегда любил Кору. Отрицание не изменило реальность, только проявление его чувств.
Девушка подошла к книжной полке и склонила голову, проведя пальцем по пыльным корешкам.
— Где ты нашел их?
— В лавках и брошенных магазинах. Некоторые я разыскал в реальных музеях. — Малхотра вытащил одну, на обложке был жизнерадостный горный пейзаж с пушистыми причудливыми облаками и ярко-синими цветами. — Я вспомнил… ты хотела посетить музей в Эдеме. Ты как-то упомянула об этом один раз, когда зашивала одну из моих ран.
Позже он сделал перекрестные ссылки по видеоматериалам из трех художественных музеев Эдема, чтобы узнать, как часто она посещала их. И в своей очередной поездке мимо безлюдных руин Рено воспользовался случаем, забрался в заброшенный художественный музей и обчистил сувенирный магазин.
Девушка остановилась, немного стесняясь прикасаться к обложке книги, рука задрожала.
— Ты привез их для меня…
Голос Коры был настолько шокированным, и Малхотра понял, что совершил еще одну непростительную ошибку. Действия были настолько понятны для него. Имели решающее значение. Но Koре нужны слова.
— Конечно. Все здесь сделано для тебя.
Ее взгляд прошелся по комнате, охватывая все вокруг с растущим выражением теплоты и удивления.
— Все?!
Как будто это было так трудно себе представить. Как будто она не заслуживала этого сто, тысячу раз! Он построит ей дворец голыми руками, если она захочет, по крайней мере, такой же роскошный, как у Гидеона, и наполнит всем, что ей нравится.
Но сейчас у него была незнакомая задача — заставить ее поверить.
Эшвин подошел к ней сзади и откинул волосы от уха.
— Подушки, конечно же, не для меня. И огромная медная ванна. Затащить ее в середину леса было кошмаром, но это того стоит — когда я в первый раз увижу тебя в ней…
Кора развернулась в его объятиях, улыбка изогнула пухлые губы. Девушка потянулась к поясу его штанов.
Пульс Эшвина участился.
Мужчина не был готов к чувствам, что взревели внутри него. Это были жажда и страстное желание, потребность и вожделение. Эмоции, становившиеся знакомыми — но от этого не стало легче управлять ими.
Новое темное чувство, глубокое возбуждение оттого, что Кора здесь, в безопасном маленьком убежище, созданном для них его руками, вызывало трепет.
Он никогда настолько не терял рассудок. Когда тонкие пальцы потянули за пояс штанов, и ее улыбка стала коварной, все рациональные мысли, когда-либо посещавшие его голову, испарились в темноте, оставив его дрожащим от внезапной неуверенности в себе.
Независимо от того, насколько Всадники пытались привить ему человечность, в Эшвине всегда останется что-то от монстра. Но он был ее монстром, абсолютно верным, полностью преданным. Любимый — не вопреки его темноте, но из-за того, кем он стал, обняв ее.
Koрa оставила ремень расстегнутым и осторожно укусила Эшвина за твердый подбородок.
— Я люблю подушки. И гигантские ванны. И книги, полные искусства. — Еще один укус, на этот раз близко к губам. — И я люблю тебя.
Слова поразили его. Где-то в груди, возможно, в его сердце, исчез тугой клубок страха. Он надеялся, что эти слова никогда не потеряют свою магию, ту силу, что заставила его чувствовать себя обнаженным и диким, как это было в первый раз. Он поймал нежный рот, целуя так сильно, как будто пытался слизать вкус признания «я люблю тебя» с ее языка.
Оно имело вкус счастья.
Koрa издала стон, низкий звук, который он скорее почувствовал, чем услышал. Она расстегнула его штаны, а затем прервала поцелуй, чтобы стащить с него рубашку через голову. Потом, вместо того, чтобы встретиться с ним губами еще раз, девушка отступила назад и сбросила туфли.
Эшвин чуть не протянул руку, чтобы помочь, но было что-то очень расчетливое в плавных завораживающих движениях, когда она начала снимать одежду. Медленно. Дразня.
Koрa всегда видела его насквозь, даже когда он лгал себе о том, что это не так. Может быть, она видела такую же фантазию, продиктованную отчаянной, голодной потребностью ее естества стать его женщиной.
Старенькая рубашка упала на поцарапанный деревянный пол. За ней последовал лифчик, обнажая грудь. Соски мгновенно напряглись в холодном воздухе комнаты. Он сжал кулаки, чтобы остановить себя и не потянуться к ней, когда девушка начала играть с застежкой на своих джинсах. Когда же Кора, наконец, расстегнула их, мужчина был настолько заворожен, что шорох «молнии» прозвучал грохотом через всю комнату.
Эшвин затаил дыхание, джинсы и нижнее белье медленно поползли вниз по ногам, он только издал глубокий полурык-полустон, когда, наконец, ткань свободно упала на пол. Тогда он потянулся к ней, но девушка скользнула к кровати и подхватила подушку, игриво бросив ее ему под ноги.
Кровь застучала в ушах Махолтры. Он не мог вспомнить, когда его настолько сильно возбуждало происходящее, а Кора едва прикоснулась к нему. Но она была здесь, в этом месте, где сосредоточилось все, что он не должен был чувствовать к ней. Голый. Покрасневший.