Эскадрилья ведет бой

Сухов Константин Васильевич

…Разбор окончен. Такой трудный день остался позади. Расходимся по своим квартирам в станице. Местные жители относятся к нам тепло, дружелюбно, стараются создать самые благоприятные условия для отдыха, приглашают за стол, угощают фруктами.

Сегодня хозяйка встретила меня с крынкой молока,

— Ешь, родимый, поправляйся! Нынче скучный ты. Знать, очень устал. Измаешься за день на своем ираплане, что и за неделю не отдохнешь…

Полина Никандровна Николаевская присела рядом.

— Может, чайку вскипятить? Говори. Мигом самовар поставлю…

Помолчала, повздыхала, потеребила пальцами бахрому чистой скатерти. Глаза ее повлажнели.

— Мой вот где-то под Ейском сейчас дерется с супостатом. Кто знает, может,

наши казаки тоже вот так же на постой стали. Чья-то мать моего мужа обстирает и накормит. Да ведь мы все вроде как одной семьи люди… Одна родня, в общем…

Но мне было не до еды. Нелегкие думы не давали покоя. Стыд жег душу. Как же я так сплоховал…

Трудно все же было самому разобратья в психологии летчика. Один прилетит с боевого задания — глаза сияют, лицо пылает, движения порывисты. Торопится. Готов тотчас же повторный вылет совершить — вот только техники да механики осмотрят истребитель, дозаправят его, а вооруженны снарядят боекомплектом… Другой зарулит на стоянку — и еще долго сидит в кабине в глубокой задумчивости: то ли заново переживая уже оставшееся позади, то ли что-то вспоминая. Потом выберется из самолета, отойдет в сторонку, свернет самокрутку, закурит.

Прислушаешься иной раз к товарищам, докладывающим командиру подробности только что выполненного задания или проведенного воздушного боя, и начинаешь недоумевать: один недооценил противника, другой переоценил, третий «слона не заметил», хотя речь шла об одном и том же эпизоде. Винить тут некого: один так видит событие, факт, другой — по-иному.

Вот здесь-то и помогал разобраться во всем Александр Иванович. Он обстоятельно анализировал воздушный бой, подчеркивал его слабые стороны, характеризовал, кто и как вел себя в схватке с противником, какие замечены были недостатки, кто добился если не победы, то преимущества над противником и в чем оно выражалось, какой маневр целесообразно было выполнить, атакуя противника, и как следовало уходить из-под огня, коль оказался у врага в прицеле.

Различие взглядов на бой во многом объяснялось характером летчиков, разным восприятием происходящего. А пока начинающие истребители жадно прислушивались к рассказам бывалых фронтовиков, то и дело восхищавших нас своим бесстрашием, дерзостью и мастерством. Мы видели в них настоящих асов. Кумирами для нас были Павел Крюков, Валентин Фигичев, Александр Покрышкин, Николай Искрин, Вадим Фадеев… Но на кого все-таки равняться, на кого ориентироваться? Кого считать подлинным героем? — то и дело спрашивал себя. Того, кто на изрешеченном самолете вернулся из боя, или того. кто не подставлял себя под вражеские трассы, кто, разгадав замысел противника, сумел навязать ему свою волю и с честью выйти из всех передряг выполнить задачу, вернуться домой невредимым?

— Летчика-истребителя не собьют, если он всегда видит противника, — сказал однажды как резюме Александр Иванович. И фраза эта врезалась в мою память, осталась в ней навсегда. Об осмотрительности уже кое-что знал, кое-какие выводы сделал для себя по собственному опыту, хоть похвалиться им еще и не мог. А тут такой вывод, да еще из уст Покрышкина!..

Но речь уже шла не только о личной осмотрительности. Это качество стало, так сказать, коллективным. Летит группа — все видят летчики: что вокруг, выше, ниже. Идет бой — информацию дают друг другу, предупреждают, подсказывают, просят подсобить. Слышишь в эфире:

— Виктор! Вижу тебя. Тяни «худых» выше. Или:

— Жердев! Справа ниже — пара «худых» угрожает Ивашко. Атакуй! Прикрою…

Нетрудно представить, что какую-нибудь минуту спустя «худые», как фронтовики называли фашистские истребители Me-109 за тонкий фюзеляж, уже испытывали на себе и тактику, и меткость огня наших летчиков.

Мужание

Ровно два месяца — весь июнь и июль 1943 года — учил молодых пилотов Покрышкин,

наставлял их, анализировал наиболее интересные бои, приводил характерные примеры из практики, четко разграничивал, как надо летать, атаковать и как не надо поступать в тех или иных ситуациях. Он любил порядок, требовал строгой дисциплины боя, а не бесшабашной удали, залихватских трюков, бравады. С интересом воспринималась его наука. Тем более, что он открывал такие секреты, о которых и не подозревали. В «старом» полку был И-16. А тут ведь новейший истребитель! Удастся ли овладеть машиной, можно ли подчинить ее себе и успешно воевать на ней?

А Покрышкин наставлял:

— Надо быстро оценивать складывающуюся воздушную обстановку, логично мыслить, мгновенно принимать единственно верное в той или иной ситуации решение. И не паниковать!

Говорил Александр Иванович спокойно. В голосе, в манере держаться, в доводах — уверенность, сила.

Как опознавать самолеты противника, строить маневр на атаку, с какой дальности открывать огонь, как выходить из-под вражеской трассы — все это брали для себя из богатой «копилки» нашего наставника, на счету которого было уже четыре сотни боевых вылетов и 29 лично сбитых вражеских самолетов.

— Удачливый! — говорят одни.

— Умелый! — отвечают другие, познавшие трудности, побывавшие в переделках, опаленные пороховым дымом бойцы…

В тишине фронтовой «академии» с подслеповатыми окнами и довольно ощутимой сыростью звучит ровный голос Покрышкина:

— Паника — наш первый враг! Иной вдруг как завопит: «Мессы!» Да еще протяжно, да еще несколько раз. Услышит такое «предупреждение» новичок и задергается в кабине, закрутится волчком, бросая взгляды на все триста шестьдесят градусов. А «мессеры» еще бог знает где — в десяти — пятнадцати километрах и в стороне. А чего кричать, чего паниковать? Куда полезнее сориентировать других, где противник — справа, слева или впереди, сколько самолетов…

Потом не раз слышали в полетах голос Александра Ивановича:

— «Худые» справа… Выше, слева — «фоккеры». Смотрите внимательно!..

Рассказывал однажды Александр Иванович, как он осваивал, изучал в полете трофейный Me-109, к каким выводам пришел, проверив его на воздушный бой с нашими истребителями. Характерно, что Покрышкин объективно оценивал противника, не скрывал истины, напоминал, что нам придется драться с сильными, хорошо обученными, опытными летчиками-истребителями, имеющими в своем распоряжении новейшую боевую технику, которая оснащена сильным и мощным вооружением. Он прямо и недвусмысленно подчеркивал: учитесь, овладевайте боевым мастерством, свой дух, свою жажду мести постарайтесь соединить с высокой выучкой. Только так можно стать бойцом, способным бить врага.

…Теория сочетается с практикой. Полеты, изучение техники, теория. Каждое утро, после завтрака — политинформация.

Прямо на аэродроме выступают то комиссар, то парторг или комсорг, коротко комментируется очередная сводка Совинформбюро. В перерывах между полетами собирает в кружок агитатор или комсорг наш Анатолий Лытаев, проведет беседу, прочитает две-три информации из газеты — и снова к самолетам.

Кто не летает или свое время уже «выбрал», тот работает на тренажере. Покрышкин настойчиво требует ежедневно тренироваться в прицеливании и «ведении огня». Уже стреляли из ШКАСа в капонире по макетам. Прицел на нем настоящий, самолетный. Теперь пулемет с тем самым прицелом, установленный на треноге, «путешествует» по окраинам аэродрома: то в одном месте поставят, то в другом, то дальше, то ближе — идет тренировка в прицеливании по реальным самолетам с расстояния 25, 50, 100 и 200 метров, под различными ракурсами отрабатывают глазомерное определение дальности до цели по величине проецируемого в прицеле изображения. А вот движущаяся цель — идущий на посадку самолет. Тренога стоит невдалеке от посадочного «Т», и поочередно отрабатывается глазомер…