Эскадрилья ведет бой

Сухов Константин Васильевич

Комдив не выносил фальши, не допускал очковтирательства, презирал нечистоплотных людей. Он убежден был, что летчик, да еще истребитель, который ведет схватку один на один с противником, должен обладать высочайшими моральными ценностями. Он виделся ему не только бойцом, а еще и полномочным представителем своего народа, ведущего справедливую, честную, прямую, бескомпромиссную борьбу за утверждение справедливости на земле.

Стоим в раздумье. Обескураженные и растерянные. Неловко и обидно как-то: дожили — по чьей-то вине попали на подозрение. Нечестность и непорядочность

одного обернулись недоверием ко всем. Впрочем, комдив принял правильное решение: проверить — и удостовериться, кто прав, а кто виноват…

А мысль идет дальше: «Что произошло с ноль-пятым? Ведь он здорово дрался на Кубани и на Украине. И вдруг стал „мудрить“. Недаром говорят, что слава портит человека. Мы прежде равнялись на него, старались брать с него пример. Учились у него. А как нам быть теперь?

…Бегут дни, как близнецы, похожие один на другой. Сидим однажды перед рассветом в кабинах в готовности номер один. Небо на востоке едва только начало сереть. Еще и сон не прошел — дремлется: очень устал за последние дни. Но чутко прислушиваюсь к радиообмену: наушники надеты. Правда, один немного сдвинут, чтобы можно было словом-другим переброситься с механиком. Иван Михайлович ветошью еще и еще раз Дотирает стекла, удаляет с крыльев капельки росы, выступившей за ночь на остывшем металле. Машина блестит, и он любуется «пятитидесяткой». Ухаживает он за ней очень тщательно, готовит

К вылету с какой-то одержимостью, внимательно осматривает все узлы

— Как за любимой ухаживаешь?.. Смеется:

— Куда уж мне! Возраст не тот…

— Да хватит, Михалыч! Все равно сейчас забрызгаю на взлете

— Та що це ты кажеш! Треба, щоб машина чиста була и справна!

А тут как раз взвилась вверх ракета: на взлет! Иван Михайлович раскрутил стартер. Двигатель запущен. Даю оборотыы, отпускаю тормоза. Истребитель тронулся с места, побежал быстрее, быстрее…

Путь туда же — в район переправ. Курс — на Тарнобжег.

Переправа, переправа,Берег левый, берег правый.Снег шершавый, кромка льда…Кому память, кому слава,Кому темная вода, —Ни приметы, ни следа…

Как же здорово сказано! С чувством, со смыслом, с душой… Не в этих ли местах бывал поэт и, вдохновленный увиденным, написал эти волнующие строки?!

Возвратились через полтора часа. Уже светло, и солнце косыми лучами пытается согреть землю. Еще тепло, но дыхание осени явственно чувствуется по ночам. Кое-где в лесу уже и листья в багрянец да в золото окрасились.

Зарулили, иду докладывать…

…Со вчерашнего дня наша задача в основном сведена к прикрытию наземных войск, ведущих теперь не наступательные, а оборонительные бои — тяжелые и напряженные.

Противник, собрав мощный кулак, силами 3-й и 16-й танковых дивизий 11 августа перешел в контрнаступление с целью отбросить наши войска на восточный берег Вислы и тем ликвидировать сандомирский

плацдарм.

На участок западнее Сандомира командование начинает посылать не только штурмовую и бомбардировочную, но и истребительную авиацию для оказания помощи нашим войскам, дерущимся с противником.

…Рано утром 18 августа, выполнив боевое задание, берем курс уже не на обжитый аэродром, а на прифронтовую площадку у села Мокшишув. До Вислы отсюда километров двенадцать.

Весь день летаем на прикрытие войск, намертво ставших на сандомирском плацдарме и оказывающих яростное сопротивление неприятелю. Уже ясно: контрнаступление гитлеровцев сорвано.

В полдень штурмовики наносили удар по вражеским танкам, пытавшимся смять наших пехотинцев на одном из оборонительных участков в районе Кихары.

Положение там сложилось критическое, и тогда наше командование бросило штурмовую авиацию. Одна из групп, которую вел младший лейтенант Иван Драченко, была атакована «фокке-вульфами» и «мессершмиттами».

Какая-то станция наведения тревожным девичьим голосом тонким фальцетом бросила в эфир фразу:

— Помогите Драченко!.. Помогите Драченко!..

— Сейчас, красавица, поможем, — ответил Иван Руденко. Голос комдива:

— Сухов, атакуй «фоккеров», отсеки их от «илов»!

— Понял! — коротко отвечаю. — Шестерка уже сориентирована.

Пикируем. Хорошо видно, как у штурмовиков на практике действует «карусель», как пилоты бьют из пушек по танкам, а воздушные стрелки отбивают атаки «фоккеров» и «мессер-шмиттов».

Вражеские истребители увлеклись, пытаясь воздействовать на «Ильюшиных», и не замечают нас. Выходя из атаки вверх, они попадают под наши трассы. В считанные мгновения два «фокке-ра» и один «мессер» окутываются пламенем и падают. Остальные враз, как распуганные воробьи, разлетаются в стороны и устремляются на северо-запад.

Покрышкин подбадривает:

— Молодцы! Кто сработал?

— Вахненко, Гурченко, Руденко… Тот же девичий голос пропищал:

— Спасибо, ребята!

— А как тебя зовут, красавица? — Иван Руденко верен себе.

— Лиля.

— Приходи вечером, Лилечка, на танцы.

— А клуб ваш где?

— Рядом с вашим, — продолжал Иван рассыпаться бисером.

— Прекратите болтовню, женихи! — решительно пресек «сватовство» Покрышкин. — Сухов! Слева впереди видишь разрывы снарядов?

Глянул вперед — и по курсу левее заметил на земле пляску темных фонтанчиков.

— Вижу! — отвечаю комдиву.

— Там пехота противника штурмует наших на высотке. Пройдись…

— Понял!

Пара за парой пикируем. Комдив нацеливает нас:

— Левее, левее… Вот так — хорошо!

Три захода выполнили, весь боекомплект израсходовали. Заставили гитлеровскую пехоту залечь, а потом и вовсе отказаться от попытки сбросить наших с той высотки.

А вечером радостное сообщение: наши войска штурмом овладели Сандомиром. По этому случаю состоялся митинг: ведь мы отныне, как сказано в приказе Верховного Главнокомандующего, будем именоваться 16-м гвардейским Сандомирским полком.