Эскейп
Шрифт:
Вздрагиваю. Отползаю к стене. Вжимаюсь в стену до боли в лопатках.
Уходи.
«Уходи!»
– Генри?
– настороженный шёпот влетает в приоткрытую дверь подвала , в котором брат держит меня вот уже несколько месяцев.
Насильно держит. Сначала в одном подвале… потом в другом… потом в третьем.
Время от времени подкармливает, что бы не сдох быстро.
Шон любит издеваться. Шону нравитcя играть со мной. Шону нравится держать меня на поводке.
Шон плохой брат.
Шон очень плохой
– Эй, куда ты пополз? Я вижу тебя с лестницы. Генри!
– Уходи! – прижимаю колени к груди и трясу головой.
– Убирайся!
– Генри… я спускаюсь, ладно?
«Завтрашнего дня… Завтрашнего дня…»
– Завтрашнего дня. Завтрашнего дня. Завтрашнего дня! Завтрашнего! Завтрашнего!
– Генри! – Брат сбегает по старым деревянным ступеням,и моя голова вновь взрывается от этого наизнанку выворачивающего душу скрипа!
Ненавижу, когда они скрипят.
Зажимаю уши руками.
– Ненавижу, когда они скрипят!!!
– Генри! – Чувствую, как пальцы Шона с силой сжимают мои плечи. – енри, это я… всё хорошо. Генри? Посмотри на меня. Пожалуйста. Это я – Шон. Это я. Всё хорошо, брат. Всё хорошо. Я с тобой.
***
Шон
Боже… Генри.
Боже…
– Смотри, что я тебе принёс, – делаю вид, что нисколько не встревожен тем, как мой брат выглядит. Делаю вид, что не замечаю его нервозного состояния. Не замечаю лица, рук, одежды сплошь перепачканных акварельной краской… Три дня назад Генри попросил принести её вместе с бумагой и кистями. Он сказал, что хочет рисовать. Сказал, что это будет успокаивать его. А я и подумать не мог, что он самого себя сделает холстом.
Весь в краске.
– Генри, я принёс твою любимую пиццу, – широко, ободряюще улыбаюсь брату, открываю коробку с пиццей и надеюсь, что аромат свежей «Пепперони» приведёт его в чувства быстрее, чем это получится сделать у меня.
Каждый раз приходится убеждать его, что я не враг.
С каждым разом получается всё хуже.
Мой брат сходит с ума в этих стенах…
енри наконец перестаёт раскачиваться из стороны в сторону, фокусирует взгляд на моём лице, и медленно, с облегчением выдыхает:
– Привет, Шон.
– Привет, Генри, – мягко хлопаю его по щеке.
– Ешь скорее, пока тёплая.
Присаживаюсь рядом на грязный пол подвала , в котором вынужден прятать Генри,и со щемящим сердцем наблюдаю, как брат, который младше меня всего на несколько минут, хватает кусок пиццы и разом откусывает больше половины.
– У тебя хороший аппетит, – расслабленно усмехаюсь, в то время когда внутри всё кипит от боли и отчаяния. Всё бурлит и ядом обливается от ненависти к нoвой системе и её руковoдителям.
– Там еще «Кола» в пакете.
Генри резко прекращает жевать, поворачивается ко мне, демонстрируя набитые щёки и округлившиеся глаза, словно я ему пиццу выплюнуть предлоил, а не запить,и невнятно произносит:
– Мне надоело здесь .
Вздыхаю.
– Знаю, Генри. Знаю.
Держать енри в подвале заброшенного дома определённого пoд cнос – всё, что мне остаётся, что бы не допустить его ссылки в одну из Новых резерваций. Снос зданий в этом районе намечен на следующий месяц, и если я ничего не придумаю до этого времеи…
– Здесь грязно. И скучно. Шон… я не могу так больше. Здесь даже телика нет.
Сейчас взгляд Генри осознанный. Сейчас он говорит и мыслит адекватно, не на эмоциях, но это всё равно не поспoсобствует тому, что oн хочет от меня услышать.
Я вынужден прятать его в подобных местах.
– Ты не можешь отсюда выйти. Знаешь же, пока что это невозможно, – говорю то, что должен. Генри смотрит на меня с минуту, затем отворачивается и продолжает жевать.
– Не так уж здесь и плохо, – фыркаю, вытягиваю ноги и сцепливаю пальцы в замок на затылке.
– Здесь воняет.
– Это ты воняешь, поэтому и здесь воняет, - наигранно смеюсь,толкая брата в плечо,и енри поддерживает меня смехом.
– Дохлая крыса и та пахнет лучше, чем ты, вонючка.
Генри хрюкает сквозь смех и кивает, будто в такт ритмичной музыке, хватает следующий кусок пиццы и с аппетитом жуёт.
я с болью смотрю на брата.
Ляпать всякого рода тупые шуточки – единственное, чем мне удаётся расслабить Генри; каждый раз помогает лучше всяких лекарств. Уж не знаю, что такого оригинального и смешного он в них находит, но лишь мой бредовый юмор способен успокoить Генри и внушить ему чувство безопасности. В то время, когда никто из нас в безопасности не находится. В то время, когда я с детства не умею шутить. В то время, когда вообще не смешно.
– Ты похож на разноцветную свинью, – фыркаю, кивая на брата.
– Да-а-а… – довольно протягивает тот, открывая банку с «Колой». – Я старался. Красиво же?
– оглядывает свою разрисованную краской толстовку.
– Ага. Обрыгаться можно, как красиво. – И вот так постоянно. Мне приходится выжимать из себя подобные плоские шуточки,только бы брат чувствовал себя спокойнее.
И Генри вновь смеётся.
Генри вновь спокойнее.
Нет, енри не псих. И если бы не СРСК, мой брат сейчас не отсиживался бы в очередном грязном подвале, скрываясь от полиции и миссонов, а продолжал бы лечение в психиатрической клинике и по заверениям врачей, уже через пару лет справился бы со своим недугом.
У Генри первый ранг шизофрении. В основном он страдает от перепадов настроения, апатии,иногда озвучивает мысли и слышит голоса, но я не считаю, что мой брат опасен для общества. По крайней мере – не на этой стадии. Стадия Генри поддаётся лечению. К тому же он никогда не был против помощи специалистов… специалисты отказались от него сами. Как и от других больных психическими заболеваниями. Всех их выслали в специализированные изоляционные центры Новых резерваций, где таким, как Генри обещают уход и заботу… На самом же деле… они там проcто… медленно умирают.