Эскимо с Хоккайдо
Шрифт:
Я сам себя чудовищно раздражал. Окончательный выбор помогла сделать кошка. Я прикинул: если оставить дверь открытой, кошка того гляди сбежит. Дневной Менеджер предупреждал меня о строжайшем правиле: кошки друг с другом не встречаются. Если его принцесса исчезнет, у парня случится припадок, и я, не дай бог, получу второй труп на свою голову.
В итоге я вышел из номера 523, оставив кошку и труп взаперти.
Коридоры безлюдны. Только потрескивают электрические лампы, будто сверчок стрекочет, да изредка из-за двери доносятся жалобы запертого в одиночестве животного.
Я нажал кнопку вызова и стал ждать лифта. Приполз наконец.
15
Морис Корнелиус Эшер (1898–1972) — голландский художник, работавший с «невозможными фигурами» и изображениями бесконечности.
Двери лифта раздвинулись, и я смог обозреть весь холл. Дневной Менеджер говорил, мол, сквозь высокие окна у парадного входа открывается фантастический вид на горы, однако сейчас горы скрывались в темноте, и лишь бледно-оранжевый нимб нескольких фонарей мерцал в ночи.
В холле стояла тишина. У стойки дежурного — ни души, даже кошка не мяукала. Все немалое помещение казалось заброшенным, только мебель громоздко выступала в потемках.
Слева из бара доносились голоса. Сквозь стекло неплотно прикрытой двери мерцал голубой огонек. Телевизор, подумал я с облегчением: я благополучно пронес тайную весть о смерти портье через весь отель, исполнил свой печальный долг.
В темном баре спиной ко мне сидела молодая женщина, рядом с ней, тоже задом к двери, стоял бармен. Оба уставились на телеэкран над длинным зеркалом возле стойки. Я прошел в комнату и негромко кашлянул.
Женщина полуобернулась, но я не успел даже разглядеть ее лицо — она тут же вновь сосредоточилась на теленовостях. Похоже, она плакала. Ссутулилась, что-то прижимая к груди.
Бармен в белой рубашке с черным галстуком-бабочкой приветливо кивнул мне и вернулся к телевизору. Я подошел и встал рядом с женщиной.
— Вы уже знаете? — заговорила она. — Он умер. Я оглянулся на бармена. Тот печально кивнул, подтверждая: да, так оно и есть.
Экран мерцал в темноте, голубой отсвет ложился на грустные лица. Наконец, я сумел выудить из застойных мозгов вопрос, который напрашивался:
— Как вы узнали?
— По всем каналам передают, — скорбно пояснила женщина, качая головой. Я не успел даже вглядеться в телик, как она протянула мне портрет, который нежно прижимала к груди. Она держала фотографию очень бережно, словно боялась сломать.
На снимке в рамке эта самая девушка стояла рядом с длинноволосым парнем в мотоциклетной куртке. Их сфотографировали в баре. Девушка сияла, парень демонстративно надул губы, морда побагровела от выпивки.
Я не врубался.
На экране репортерша с микрофоном стояла на фоне высокого здания. Явно не отеля «Кис-Кис», да и вообще дело происходило в другом городе. Я попытался опознать район Токио, но тут картинка внезапно сменилась.
Весь экран заполнило лицо женственного юноши с пышной рыжей шевелюрой, под цвет которой
Юноша был мне знаком, как и всякому, кто бывал в Японии за последние пять лет. Я видел это лицо чаще, чем Джон Хинкли смотрел «Таксиста», 16 и все же не узнал на фотографии, лелеемой его молодой поклонницей, потому что ни разу не видел парня без грима.
Звали его Ёсимура Фукудзацу, или попросту Ёси, и он был солистом самой популярной в Японии рок-группы «Святая стрела».
Кроме того, Ёси был еще много кем, в зависимости от точки зрения: попсовым диктатором, бездарным кривлякой, наглым гением гипофиза, худшим, что случилось с японской рок-музыкой после «Эм-ти-ви», очередным наркоманом, совершенно потрясным иро-отоко, 17 за которого восхищенной девушке и умереть не жаль, ужасным развратителем/идеальным символом апатичной японской молодежи, выросшей в «утраченное десятилетие» девяностых.
16
В 1981 г. Джон Хинкли (р. 1955) с целью привлечь внимание американской актрисы Джоди Фостер (р. 1962) совершил покушение на президента Рональда Рейгана, воспроизведя сюжет фильма режиссера Мартина Скорсезе «Таксист» (1976), в котором эта актриса снималась.
17
Зд. — сексапилом (яп.), изначально — одно из амплуа героев-любовников в театре кабуки.
А теперь Ёси превратился в покойную рок-звезду. Выдернули мальчика из розетки на двадцать восьмом году.
Отчего-то меня разобрал смех.
Молодая женщина вновь обернулась, печально и пристально вгляделась в мое лицо. Наверное, приступ «смехунчика» вызвали две смерти разом: ничего забавного в двух мертвецах не было. Я вернул поклоннице Ёси его портрет.
— Очень жаль — пробормотал я.
— Вы тоже поклонник «Святой стрелы»? — спросила она сквозь слезы.
— Ничего ребята.
Она слегка отодвинулась и глядела уже не так ласково.
— Послушайте, — заговорил я. — Не знаю, как сказать, так что брякну, и все тут: Ночной Портье…
— Забыл принести вам полотенца, — подхватил бармен, укоризненно качая головой. Он мгновенно превратился в служащего отеля, готового рассыпаться в извинениях. — Вы уж простите…
— Нет, — перебил я. — Не в этом дело. Он умер. У меня в номере.
На мгновение изумленные взгляды обоих зрителей приковались к моему лицу, потом снова к телевизору. Репортаж о смерти Ёси уже сменился рекламой шампуня.
С этого момента дело пошло веселее. Приехали санитары и, не задавая лишних вопросов, вывезли тело из номера. Тихой сапой, чтобы не потревожить других постояльцев. Если таковые имелись.
Явился Дневной Менеджер, усталый и помятый, по его представлениям, — то есть он выглядел так, как мне и не снилось в мои лучшие дни. Он тоже рассыпался в извинениях и предлагал мне перейти в другой номер. Я возразил: мол, нет смысла таскать пожитки с места на место, ничего страшного, поживу и тут.