Эскорт для чудовища
Шрифт:
В этот момент дверь неожиданно открывается.
Иногда карма за нехорошие поступки настигает человека слишком быстро. Как это произошло со мной. Нечего подслушивать, даже если очень интересно. Меньше знаешь — крепче спишь. Умножающий знания умножает печаль. Об этом говорит опыт миллиардов людей, когда же я это зарублю на носу?
Я поднимаю растерянный взгляд на Смоленского. Отлипать от стены и с каменным лицом, делать вид, что тут оказалась случайно, уже поздно.
— Сбрось вызов, — произносит Дарине Смоленский, глядя на меня. В его глазах
Дарина девочка умная и послушная — я слышу короткий сигнал, когда она отключается. Смоленский в этот момент берет меня за локоть и грубо вталкивает к себе в комнату. Я спотыкаюсь, налетев на стену и едва не сбив головой светильник.
— Стой. Подожди, — я испуганно останавливаю Смоленского, положив руку ему на грудь. Хотя, вряд ли поможет. Похоже, он в ярости.
Смоленский размашисто, с грохотом задвигает дверь в комнату, отчего я вздрагиваю, и запирает ее на замок. Встань я на шаг дальше — и этот человек, похоже, с удовольствием бы этой дверью мне пол-лица счесал бы.
— Мне кажется, что кое-кто тут тупой до невозможности, — бросает Смоленский ровно, — и этот кто-то — ты, Саша.
— Почему это? — пищу я.
Спасибо, козлина. Вообще-то, идиот тут ты, потому что, если ты не хочешь, чтобы кто-то подслушал приватный разговор — надо запирать двери.
— Тебя разве не научила жизнь, что подслушивать нехорошо?
— Еще как научила. Я не подслушивала, — я дергаю бровью для уверенности. «О чем ты? Меня ничего не смутило, как видишь» — пытаюсь убедить саму себя этим жестом, — мне никто не выдал карту самолета, и я искала туалет, чтобы вымыть руки. И ошиблась дверью. Хочешь, сходи и спроси у своей охраны.
И добавляю спустя секунду, поняв, что мне не очень-то верят.
— У меня рука пахнет креветками. На, понюхай, — я поднимаю ладонь к лицу Смоленского. Лучше сыграть в дурочку, чем получить по тыкве. С этого человека станется открыть дверь и выкинуть меня из самолета, с учетом тех подробностей, которые я узнала о нем и Дарине. Чужой ребенок, е-мое. Я представляю заголовки статей «как у наследника самой богатой семьи выросли рога», и даже мне становится дурно.
Он отстраняет мою ладонь в сторону, словно назойливую муху.
— Хватит врать. Туалет находится ближе, чем моя комната.
— Послушай, Смоленский, — произношу я, взяв себя в руки, — поверь, если бы я была любительницей чужих тайн, тупицей и болтушкой, меня бы закопали еще несколько лет назад. Ты даже не представляешь, что я иногда слышала и видела, так что мне не сдалось подслушивать чьи-то беседы.
— Ты отлично лжешь, Саш, — Смоленский чуть прищуривается в ответ на мою реплику, — я это вижу и можешь меня не убеждать. Просто учти, если до меня дойдет, что ты сболтнула кому-нибудь слухи про Дарину и ее ребенка, я лично, собственными руками вырою тебе могилу.
Я пристально смотрю на этого человека, не
— Хорошо, — коротко отвечаю я. И напрягаюсь, когда вижу легкую и нехорошую усмешку.
— Телефон твой где?
Я сужаю подозрительно глаза.
— У меня в руке. Зачем тебе?
— Гони сюда. Проверю, чтобы ты ничего не записала и можешь идти куда шла… мыть руки.
Ха. Черт. Очень смешно. У меня дергается глаз после его предложения. Конечно же, я отдам тебе, Смоленский, телефон с кучей фоток Майи и с перепиской с Катей. После этого останется только открыть иллюминатор и прыгнуть в него.
— Я могу прежде хотя бы руки помыть?
— Нет. Тебе есть что скрывать?
«Да дохрена. Ты не представляешь, насколько» — иронично комментирует сознание, когда я, воспользовавшись тем, что он расслабился, ныряю Смоленскому под руку. Жаль, что в жизни мы не такие быстрые и сообразительные, как герои в фильмах: сначала я хватаюсь за ручку двери и глупо дергаю ее, потом вспоминаю про замок, и в этот момент мои руки запутываются.
Смоленский перехватывает меня за талию. Я икаю от неожиданности, извиваюсь ужом в его руках, и вскрикиваю, когда он кидает меня на большую, просторную кровать. Потом делаю единственное, что может меня спасти: запихиваю телефон к себе в декольте. Как говорила моя подруга — «если хочешь что-то спрятать — прячь в лифчик или в трусы».
— Если ты рассчитываешь, что это меня остановит — ты наивна для бывшей эскортницы, Саш, — Смоленский стоит в ногах, засунув руки в карманы. Обманчивое спокойствие: он выглядит как хищник, в любой момент готовый прыгнуть и сожрать кого-нибудь.
— Попробуй подойти, и я попрошу голосового помощника позвонить в полицию, — я хочу сдуть прядь с лица, но она липнет к коже, а руками я сжимаю декольте, чтобы никто не добрался до его содержимого. Поэтому я быстро вытираю лицо об белоснежную подушку Смоленского, конечно же, оставив на ней рыжий отпечаток тонального крема. Я еще секунду пораженно пялюсь на него, словно сделала что-то потрясающее, а не гадкое. Упс.
Судя по взгляду Смоленского — он меня начинает ненавидеть. Он медленно обходит кровать, ставит одно колено на нее, наклоняется и в следующий момент на мой затылок ложится рука, нагло тыкая меня лицом в ту самую подушку.
— Козел!! — кричу я глухо, — Привет, Сири! Позвони в полицию!
— Вызываю такси, — радостно оживает динамик телефона, щекоча мою грудь и я обреченно закрываю глаза. Да, самое время прокатиться на такси.
Рука Смоленского оказывается в районе груди и ловко достает смартфон, оставив чувство прохладной пустоты в бюстгалтере. Я быстро переворачиваюсь на спину и хватаю Смоленского за запястья, чтобы он не попытался разблокировать телефон.
И еще обхватываю его бедрами за талию, фиксируя на месте.