«Если», 1998 № 09
Шрифт:
Сам я давно уже не играл. Как и большинство сотрудников Дозора. Истреблять нарисованную нечисть интересно, пока не встретишь ее воочию. Ну, или прожив сотню-другую лет и приобретя огромный запас цинизма — как Ольга…
— Толик, я, наверное, сегодня не вернусь.
— Ага, — он без всякого удивления кивнул.
Способности к предвидению у нас в общем-то невелики, но подобные мелочи мы чувствуем сразу.
— Галя, Лена, пока, — кивнул я девчонкам.
Галя прощебетала что-то вежливое, всем видом демонстрируя увлеченность работой. Лена спросила:
— Мне
— Можно.
Мы не врем друг другу. Если Лена просит разрешения — значит, ей и впрямь надо уйти. Мы не врем.
Только иногда лукавим и недоговариваем.
На столе у шефа царил жуткий беспорядок. Валялись ручки, карандаши, листки бумаги, распечатанные сводки, тусклые, выработанные магические кристаллы.
Но венцом безобразия была горящая спиртовка, над которой в черном графитовом тигле калился белый порошок. Шеф задумчиво помешивал его кончиком дорогого «паркера», явно ожидая какого-то эффекта. Порошок игнорировал как нагрев, так и помешивание. Я покосился на диван. Ольги в кабинете не было, только вот пустая бутылка из-под шампанского и два бокала стояли на полу.
— Что будем делать? — не поднимая глаз, спросил Борис Игнатьевич.
Он был без пиджака, рубашка помята, галстук съехал на бок.
— Я не убивал Темных… Этих Темных.
— Знаю.
— Но доказать этого не могу.
— По моим расчетам, у нас в запасе два-три дня, — сказал шеф. — Потом Дневной Дозор предъявит тебе обвинение.
— Можно организовать фальшивое алиби.
— Ты пойдешь на это? — заинтересовался Борис Игнатьевич.
— Нет, конечно. Откуда все эти данные? Откуда снимки и видеозаписи?
Шеф хмыкнул и почесал нос кончиком авторучки.
— Что, не нравится! Ты ведь смотрел и мое досье, Антон. Оно менее откровенно?
— Нет, пожалуй. Потому я и спрашиваю. Почему вы позволяете собирать подобную информацию?
— Я не могу этого запретить. Контроль осуществляет Инквизиция.
Дурацкий вопрос: «А она действительно существует?» — я сумел удержать на языке. Но, наверное, мое лицо было весьма выразительным.
Шеф еще минуту смотрел на меня, ожидая вопросов, потом продолжил:
— Вот что, Антон. С этого момента ты не должен оставаться один. Разве что в туалет можешь сходить самостоятельно, а в другое время — два-три свидетеля рядом. Есть подозрение, что произойдет еще одно убийство.
— Если меня действительно подставляют, то убийства не случится, пока я не окажусь без алиби.
— Ты окажешься без алиби, — усмехнулся шеф. — В этом и вся наша надежда.
Я вытаращил глаза, ничего не понимая.
— Ольга! — позвал шеф.
Дверь в стене, которую я всегда считал створкой шкафа, отошла в сторону. Вошла Ольга, поправляя волосы, улыбаясь. Джинсы и блузка туго обтягивали ее тело. За ее спиной я успел заметить большую ванную комнату с джакузи и одностороннее зеркальное окно во всю стену.
— Ну что, готова? — спросил шеф.
Она пожала плечами.
— Спиной
У меня засосало под ложечкой — я понял, что сейчас произойдет что-то очень серьезное.
— Оба откройтесь! — рявкнул Борис Игнатьевич.
Опустив веки, я расслабился. Спина Ольги была горячая, даже сквозь блузку. Нет, я не испытывал, скажем так, романтического трепета или влечения. Может, потому, что помнил ее в нечеловеческом виде; может, потому, что мы слишком быстро стали друзьями и соратниками. Может быть, из-за веков, разделивших наше рождение — что значит молодое тело, когда ты видишь пыль столетий на чужих глазах. Мы остались именно друзьями, не более.
— Начали! — скомандовал шеф.
Воздух наполнился словами, смысл которых я не понимал, словами на древнем языке, звучавшем над миром тысячи лет назад…
Полет.
Это и впрямь полет — будто земля ушла из-под ног, будто тело утратило вес. Меня затопило волной столь безумной и чистой, ничем не замутненной радости, что мир померк. Я упал бы, но сила, бьющая из поднятых рук шефа, держала меня и Ольгу в невидимых путах, заставляла изгибаться, прижимаясь друг к другу, привязывая тончайшими нитями…
А потом ниточки перепутались.
— Ты уж извини, Антон, — сказал Борис Игнатьевич. — Но у нас нет времени на объяснения.
Я молчал. Тупо, оглушенно молчал, сидя на полу и глядя на свои руки — на тонкие пальцы с двумя серебряными кольцами, на ноги — стройные, длинные ноги, еще влажные после ванны и облепленные слишком тугими джинсами, в ярких бело-голубых кроссовках на маленьких ступнях.
— Это ненадолго, — сказал шеф.
— Какого… — я хотел выругаться, дернулся, вскакивая с пола, но замолчал при первых же звуках своего голоса. Грудного, мягкого, женского голоса.
— Антон, успокойся! — молодой мужчина, стоящий рядом, протянул руку и помог мне подняться.
Пожалуй, без этого я бы упал. Центр тяжести совершенно изменился. Я стал ниже ростом, мир виделся несколько в другом ракурсе.
— Ольга? — спросил я, глядя в лицо, свое бывшее лицо.
Моя партнерша, а теперь еще и обитатель моего тела, кивнула. Растерянно глядя в ее… в свое… лицо, я заметил, что плоховато выбрился утром. И что на лбу у меня назревает мелкий красный прыщик.
— Спокойно, — повторил… нет, повторила Ольга. — Я тоже впервые делаю рокировку.
Я глубоко вздохнул странно колыхнувшейся грудью, затем попытался разглядеть себя, то поднимая к лицу руки, то ловя отражение в стеклах стеллажей.
— Ну, освоился? — сдавленным голосом спросил шеф.
— Пошли, — Ольга потянула меня за руку. — Ой, минутку… Движения у нее были такими же неуверенными, как и у меня. — Свет и Тьма, да как вы, мужики, ходите? — внезапно воскликнула она.
Вот тогда я захохотал, осознав идиотизм ситуации. Меня, объект провокации Темных, спрятали, укрыли в женском теле! Причем упаковали в тело любовницы шефа, такой же древней, как и собор Парижской Богоматери!