«Если», 2006 № 07
Шрифт:
В рюкзаке оказались и палатка, и спальный мешок, но ему не хотелось ставить палатку. Он положил рюкзак под куст можжевельника вместо подушки, удобно прислонился к нему и дернул за нагревательную петельку на контейнере с ужином. Позже он заберется в спальный мешок, но пока и без того было вполне уютно.
С высоты Десять Тысяч Акров еще меньше напоминали глушь, чем снизу. И хотя ближайшие стены были в двух милях отсюда, с этого наблюдательного пункта они казались еще более навязчивыми и неуместными, к тому же загораживали треть неба. Казалось, что даже здесь, на вершине горы, Билл все равно томится на дне гигантского прямоугольного ящика.
В темноте ощущение тесноты только
Через несколько минут он закрыл глаза и большую часть оставшегося ему времени проспал в этой девственной глуши, обернувшейся чем-то вроде тюрьмы.
Проснулся Билл отдохнувшим, но не освеженным. Вчера он гадал, что будет, если он откажется уйти. Сегодня, когда мыслепузырь медленно поплыл к нему из какого-то скрытого приемника, он был готов к отказу. Но пузырь сообщил, что Биллу не следует выходить через те же ворота. Такие вещи не поощрялись: всегда существовала опасность встретиться с вновь прибывшим. Однако пузырь проинформировал, где найти кабинку отлета (в лесу, за лагерем), и напомнил, что у посетителя осталось менее двух часов пребывания в парке.
Билл полежал на земле еще несколько минут, припоминая другие ночи детства, под более дружелюбными звездами. Ночи, когда он мечтал покинуть тюрьму без стен, каковой считал жизнь в маленьком городе. И он осуществил свою мечту. Помог человечеству распродать все это за мыслепузыри, серые небоскребы, еду из целлюлозы и антигравитационные рюкзаки, с которыми некуда ходить.
Он сунул в рюкзак спальный мешок и направился к выходу на час раньше положенного времени.
Мыслепузырь добавил, что он может оставить себе ботинки, рюкзак и все остальное снаряжение на память, в качестве сувениров. Следующие несколько дней они валялись в углу комнаты: грязная, пропахшая потом одежда, ботинки, покрытые красной пустынной пылью, которые он не дал пропылесосить домашним роботам. По утрам Билл возился в саду, днем ходил по торговым центрам, заглядываясь на выставленные в витринах высокотехнологичные, совершенно не нужные ему штучки, а потом до вечера торчал в спортклубе, тренируясь, сам не зная для чего.
Он честно пытался вернуться в прежнюю жизнь, но все казалось никчемным: так, способ убить время. И вместо того, чтобы вернуть вторую молодость, посещение Десяти Тысяч Акров только ярче подчеркнуло границы, в которые было втиснуто его существование. Он попытался прибегнуть к виртуальной реальности, программируя стены спальни, послушно превращавшиеся в прерии, горы или пустыни. Но какой бы добротной ни была имитация, Билл не мог забыть, что это всего лишь иллюзия, и задыхался в созданной с его же помощью тюрьме. Он даже подумывал вернуться в космос: денег хватало даже на долгое путешествие в туристическом классе. Но он заранее знал все об этом путешествии: те же границы, те же обитатели небоскребов, вплавившиеся в однородность цивилизации-улья, из которой он мечтал вырваться.
Через
Весь следующий месяц он тренировался, поднимая тяжести. Однажды утром, посчитав, что сильнее все равно уже не станет, он угостился всеми зреющими ягодами земляники, включая те, которые в обычных обстоятельствах оставил бы до завтра. Та же участь постигла сахарный горошек и даже зеленый перец, который стал бы гораздо вкуснее, повисев на кусте еще пару дней. Он повыдергал с грядки всю недозрелую свеклу и морковь, сорвал с полдюжины зеленых томатов, а затем мелко порезал и потушил зелень и крошечные плоды, как это делала мать, когда первые заморозки убивали стебли, оставляя урожай крошек-томатов, которым не суждено было созреть.
Потом он надел ботинки и пропотевшую одежду, немного подумав, натянул куртку, хотя в саду стояло приятное теплое утро. Остальное снаряжение вывалил из рюкзака и вырвал подкладку, обнажив панель управления антигравом. Индикатор показал, что энергии еще достаточно, поэтому он отнес пустой рюкзак на балкон.
И поглядел вверх, на голубой квадрат, пропускавший скупой ручеек рассеянного дневного света, который и позволял суперрастениям вести свое генно-модифицированное существование. Обвел глазами все остальные балконы, ниже и выше его собственного, крохотные пространства, заполненные памятными сувенирами других людей. Напоминания об их давно прошедшей юности: не только овощи и розовые кусты, но и рододендроны, кактусы и даже пальмы в кадках. Когда он еще только перебрался сюда, то посчитал освещение шахтного ствола настоящим благословением, но оказалось, что это очередной ящик.
Билл крепко вцепился в одну из лямок рюкзака, а свободной рукой продолжал активизировать антиграв, пока рюкзак не взмыл вверх. Потом, крепче сжав пальцы, он повернул диск антиграва еще на несколько цифр и схватился за вторую лямку. Рюкзак продолжал уносить его к манящему квадрату голубизны.
Планируя побег, Билл сначала хотел продеть руки в лямки так, чтобы нести рюкзак за спиной, вместо того чтобы болтаться на нем. Но, мысленно прорепетировав это движение, решил, что, скорее всего, ничего не получится. Так было гораздо легче, проще и достаточно безопасно. Правда, пришлось оттолкнуться ногами от нескольких верхних балконов, прежде чем он достиг крыши, но потом путь оказался свободен, и антиграв неуклонно поднимал его в небо, хотя ветер упорно сносил вбок.
Внизу зияющая яма его балкона светилась пустым прямоугольником среди полей темных суперрастений: одна из дюжин подобных «плантаций», видневшихся на гигантской равнине крыш. Небольшая разница в оттенках отличала один урожай от другого, однако в основном поля простирались черной мозаикой до самого горизонта. Билл предпочел бы зеленую мозаику, но отсюда черные растения вовсе не выглядели такими уж унылыми. А над ним голубела опрокинутая чаша неба, испещренная безупречными пушинками облаков. И ни звука, ни ощущения движения, если не считать постоянного мелькания ферм далеко внизу. Впервые за долгие годы он не чувствовал себя заключенным.
Билл недаром упорно поднимал тяжести каждый день — теперь он без труда держался за рюкзак. Но постепенно мышцы рук стало жечь и сводить судорогой. Он знал, что этот момент обязательно настанет. Даже если он и сможет дотянуться до панели управления антигравом, чтобы вернуть рюкзак на землю, возвращение в тюрьму после этой безбрежной свободы было бы куда более тяжелым, чем возвращение из Десяти Тысяч Акров. Когда его руки заныли так сильно, что полет над крышами больше не радовал, Билл в последний раз огляделся и разжал пальцы. К этому времени он был уже достаточно высоко.