«Если», 2011 № 02
Шрифт:
— А второе, что я понял, — стажер отодвинул чашку с остатками чая, — что этот диалект не меняется, кто бы с ребенком ни разговаривал.
Шевальда торжествующе обвел взглядом притихшую аудиторию.
— Ну, разумеется! — Фрэнк понял первым. — Дети еще не разбираются в этих тонкостях. Социальный статус, семейное положение…
— Все это дети изучат постепенно, с возрастом, — подхватил Чжень Хо, — и перейдут на взрослый язык.
— Это значит, — в глазах Ксантиппы плясали искорки возбуждения, — что «по-детски» мы сможем общаться с любым дашеви безо всех этих условностей! Мальчик, ты гений! — и девушка порывисто чмокнула стажера в щечку. Гений зарделся.
— И наконец-то
— Ну, мне пора. Детский словарь я скинул в архив. — Андрей смущенно улыбнулся. — Я еще о стольком хочу с ними поговорить.
Неподалеку от скалистого берега личная яхта Анг-Шигони ждала важного пассажира.
Шевальда накинул сумку на плечо и осторожно забрался в шлюпку. Оглянулся. Неуверенная улыбка, очки почти сползли — рука сама дернулась поправить.
— Похоже, — улыбнулся Чжень Хо, — уважаемого Андрея что-то беспокоит.
— Кажется, да.
Молодой человек вздохнул:
— Боюсь, я подставил Землю…
— В самом деле? — брови Фрэнка поползли вверх.
— Конечно, мы можем теперь общаться с дашеви, но вряд ли они будут относиться к нам серьезно.
— Почему? — удивился Педро.
— А разве кто-то воспринимает всерьез детей? — улыбнулся Андрей и оттолкнулся веслом от берега.
ВКУС ЧЕЧЕВИЧНОЙ ПОХЛЁБКИ
Все-таки хочется верить, что наше упрямство, с которым мы вновь и вновь обращаемся к теме покорения космоса, хоть как-то способствует развитию программы освоения Солнечной системы… На этот раз «вопрос ребром» ставит писатель и специалист, занимающийся этой проблематикой, Алексей Молокин: почему наши фантасты перестали писать о ближнем космосе?
Ответы распределились следующим образом:
Нет реальных программ освоения ближнего космоса — нет и литературы — 41 %;
О нем уже все написано, здесь негде развернуться воображению — 19 %;
С научной точки зрения, в ближнем космосе ничего интересного нет — 13 %;
Ученые и сговорившиеся с ними писатели скрывают от широкой публики правду: он кипит жизнью — 13 %;
Действительность ближнего космоса настолько ужасна, что человечеству лучше ее не знать — 7 %;
Для меня «ближний космос» — это мои друзья, моя компания, мои интересы — 5 %.
Всего в голосовании приняли участие 325 человек.
Ну что же, вопросы заданы, ответы получены. К сожалению, ожидаемые ответы.
Впрочем, вины читателей журнала «Если» здесь нет. Отсутствие интереса как у читателей, так и у большинства писателей-фантастов к ближнему космосу, увы, (не новость, а печальная и привычная реальность… А помните «Путь на Амальтею» Аркадия и Бориса Стругацких, «Калейдоскоп» Рэя Брэдбери, «Зеленые холмы Земли» Роберта Хайнлайна? Ведь это было совсем недавно, буквально в прошлом веке… Неужели мы так изменились? С научной точки зрения интерес к ближнему космосу отрицают 13 процентов читателей, еще 19 — не видят здесь пространства для полета воображения, а пять процентов вообще игнорируют тему: «Для меня «ближний космос» — это мои друзья, моя компания, мои интересы» (да, меньшинство принявших участие в голосовании, но ведь это пять процентов ПРОФИЛЬНЫХ читателей!). В сумме — 37 процентов «отказников».
Правда, лидирующая группа участников опроса (41 процент) саму тему не отрицает, но ищет причину в нынешней политической ситуации на планете: «Нет реальных программ освоения ближнего космоса — нет и литературы».
Что ж, здравое суждение. Но вот вопрос: а мы, жители планеты Земля, ждем подобных
Давайте все-таки поговорим об этом самом ближнем космосе. О том, что же такое произошло с человечеством за последние тридцать — сорок лет, когда оно практически полностью потеряло интерес к пилотируемым полетам, закрыло множество программ по разработке новых космических аппаратов и тяжелых носителей. Причем подобное происходит не только в России, но и во всем мире (за исключением, пожалуй, Китая). Может быть, человечество деградировало за неполные полвека?
Ну как же, ответят мне! Вон сколько в магазинах айфонов, компьютеров, блузок «растопырочкой» и эксклюзивных наборов чесальных палочек для тех, кто может себе это позволить!
Чесальные палочки и прочие айфоны — это, конечно, хорошо. Вот только без ракет как-то тоскливо. И почему-то стыдно. Словно в старом рассказе Герберта Уэллса «Дверь в стене»: приоткрыл, сунул нос, но остаться не решился — и теперь всю жизнь будешь маяться.
Да перед кем стыдно-то?
Перед Быковым, Дауге и Юрковским. Перед капитаном норвежского космического буксира, который все-таки пошел в Кольцо. Перед Холлисом и Стоуном из «Калейдоскопа». Перед Райслингом, так и не вернувшимся на зеленые холмы Земли.
Разве может быть стыдно перед литературными героями?
Еще как может, если они настоящие герои.
Что бы они сказали, если бы увидели разрушенные заводы и разоренные космодромы, ресторан «Буран», орбитальных математиков, торгующих дешевыми авторучками в пригородных электричках в дурные девяностые… Что сказали бы они нам, людям двадцать первого века, людям рассвета, похоронившим свой Полдень?
Боюсь, что они просто не стали бы с нами разговаривать.
Когда обществу становятся не нужны истинные герои, на их место приходят маньяки, гладиаторы или клоуны. И в литературе, и в реальной жизни.
О, а жизни там, в ближнем космосе, как раз и нет — говорят мне разочарованные читатели.
Да, с этим действительно дела обстоят неважно. Особенно с разумной жизнью… когда нет нас. Нет ни суровых капитанов, ни асов космического пилотажа, ни разбитных красоток с волосами, как пламя ракетного двигателя фирмы «Плазма Пауэр».
Дальше пятисот километров от поверхности Земли нет никого — потому что там нет нас.
Но ведь, возразят мне, кое-что все-таки делается. Вон, промелькнуло сообщение о космическом корабле с ядерным двигателем, планируется экспедиция на Марс, американцы испытывают новый тяжелый носитель… ну, и мы что-то делаем. Вот проведем зимнюю Олимпиаду в субтропиках, потом мировой чемпионат по футболу, устроим в Сколково заповедник ученых, выплатим кредиты, возьмем кредиты, сольемся в экстазе с объединенной Европой, опять же выплатим кредиты и когда-нибудь снова полетим. Вот с дивана встанем — и полетим. Может быть, завтра, а скорее всего, послезавтра, потому что завтра нам обещали привезти новые бусики, блестящие такие, мы наденем бусики, почешемся чесальными палочками, а потом снова начнем строить тяжелые ракетоносители и космические корабли — и ка-ак полетим! Мы сами-то в это верим? Я думаю, нет.
Даже если бы сейчас, вместо того чтобы строить на месте грязелечебниц горнолыжные трассы, государство вложило бы деньги в космические программы, завтра бы мы не полетели. Потому что разучились строить ракеты. Научиться этому очень трудно, да и не все могут научиться, а вот разучиться — запросто. Достаточно пары поколений.
Реальных программ по освоению ближнего космоса у нас в стране не существует, потому что мы выбрали чечевичную похлебку. На вкус она оказалась, прямо скажем, не очень, но что выбрали — то и получили. И многое теперь надо начинать заново.