«Если», 2011 № 04
Шрифт:
Наконец Лопух шумно сглотнул.
— Ну-ка? — ровным голосом повторил мастер.
— Идет, — пролепетал парень, облизывая губы. — Он идет. Шагает.
— Почти два года тебя учу, — сказал мастер с сожалением. — Пустое дело.
— Нет, мастер, я понял — идет…
— Идиот! Смысл послания: «Дорогу осилит тот, кто сделает первый шаг!». Ступай, Лопух, домой, не позорь меня перед людьми!
Девчонка-невеста закрыла лицо ладонями. Лопух переступил с ноги на ногу, будто очень важно было, правой или левой делать первый шаг — вспять,
— Понимать — дело трудное, — мастер возвысил голос. — И не всякому дано! Я говорил и говорю: если таланта нет — зря только мучиться будет и позориться!
Всем своим видом подтверждая жестокие слова, Лопух наконец-то спустился с помоста. Шмелю было его жалко, но все заранее знали, что Лопух не пройдет испытания. Был он ленив и к учению не способен.
Мастер обернулся к следующему ученику. Долговязый светловолосый Заплат долго выбирал сосуд, что-то бормотал, закрывал ладонью то правый глаз, то левый. Наконец ткнул пальцем в кувшин на самом краю стола. Мастер налил ему прозрачной, как чистая вода, жидкости.
Заплат отхлебнул. Еще раз. Помолчал. Тупо улыбнулся:
— Ничего не понял.
— Иди, — сухо сказал мастер, и Заплат удалился, втянув голову в плечи. Он был странным парнем: иногда на него находило просветление, и он мог прочитать по вкусу самое сложное послание. Но если что-то упускал с самого начала — сразу сдавался. Вот как сейчас.
Шмель проводил его взглядом. Потом посмотрел на оставшиеся кувшины. Что внутри? В напитке, доставшемся Лопуху, было изречение о дорогах. Цвет — тыквенный, скорее всего от цветка власяники, ингредиента, означающего «усилие», «преодоление». А вот полностью прозрачный напиток Заплата, скорее всего, содержал отрицание, потому что частица «не», как правило, отбивает цвет жидкости…
— Так-то вы их учите, — громко сказала женщина в толпе, и Шмель вздрогнул. — Балбесами выставляете, все-то вам не так. Нарочно, что ли?
Учитель, не обращая внимания на выкрики из толпы, кивнул Плюшке:
— Выбирай.
Тот выбрал быстро. Шмыгнул носом, горестно покачал головой, разглядывая бледно-зеленое содержимое стакана:
— Учитель, я, наверное, и не пойму ничего. Язык обжег, нюх потерял…
Не такой безнадежный, как Лопух, и не такой малодушный, как Заплат, Плюшка пришел сюда, чтобы учиться дальше. Его причитания были фальшивы. Он играл на публику, заранее готовясь сказать: я мог бы в сто раз лучше, вот только язык… Он сделал все по науке: и ладонью провел над стаканом, и принюхался справа налево, а не наоборот, и жидкость потрогал сперва кончиком языка, затем взял на губы и потом только набрал полный рот.
— Дерево не бегает, а стоит, — сказал уверенно.
— Какое дерево?
— Елка…. Или ясень. Ясень стоит и не убегает.
— Попробуй снова, — устало велел учитель.
Плюшка напрягся:
— Это из-за того, что я запаха не чую…
Он чихнул, чтобы все видели,
— Ясень… находится неподалеку.
— Будто нет у тебя ни чутья, ни вкуса, — учитель мрачнел на глазах. — Сказано: «Ясень — не заяц, от топора не убежит!». Что ты мне плетешь, я-то на тебя надеялся!
— Это из-за того, что я…
— Тихо! Постой пока… Вы двое, выбирайте!
Двенадцатилетние близнецы Окра и Бык одно время ходили в любимцах учителя — языки у них были на диво чувствительные. Правда, в последние месяцы мастер охладел к ним, потому что мальчишки увиливали от скучной и трудной учебы, как могли. Сейчас, нарушая правила, учитель налил им в два стакана из одной бутыли. Жидкость была прозрачной.
— Собака, — первым сказал Окра.
— Собака, — эхом откликнулся Бык.
— Что — собака? — у мастера раздувались ноздри.
— Не зови собаку, покусает, — без тени сомнения выпалил Окра.
— Не зови чужую собаку, — подоспел Бык. — Покусает до крови!
— Врать вы мастера, — учитель оглядел обоих с презрением. — В послании сказано: «Не называй собаку овцой, а свинью — коровой». Идите домой оба, видеть вас не могу… Ты! — он обернулся к Шмелю так резко, что тот подпрыгнул. — Будешь пробовать, еще позорить меня? Или домой вернешься?
Толпа вокруг шумела все определеннее:
— Дети в чем виноваты?
— Что же ты за учитель такой!
— Боишься, что ученик тебя за пояс заткнет? Потому и не учишь?
— Цену себе набиваешь? Некрасиво!
Многие, поднимая свой голос, нарочно оборачивались к креслу, где бесстрастно восседал Глаза-и-Уши: погляди, мол, донеси до князя, что за безобразие творит здесь мастер-языковед.
Шум, в котором все яснее проступала злость, здорово мешал Шмелю, когда он принял в дрожащие руки стакан с кроваво-красной жидкостью.
Первое — запах. Пусть заполнит тебя изнутри. Ты все равно ничего не поймешь, зато настроишься на нужный лад… Никогда не говори, на что похож запах. Не сравнивай ни с едой, ни с цветком, ни с глиной, ни с выгребной ямой. Отпусти свой разум. Просто почувствуй.
Зачесались ноздри. Запах был такой тонкий, что Шмель перестал его ощущать уже через несколько секунд.
Теперь вкус. Четыре направления смысла: соленый как воля, сладкий как степень, кислый как движение, горький как время.
И такты послевкусия, потому что настоящий вкус всегда разворачивается, всегда течет.
Здесь четыре связанных понятия, всего четыре. Дом. Помощь. Что еще? Дом…
Он вдруг вспомнил отцовский трактир. Порог в четыре высоких ступени. Две трубы двух печей — Ящерки и Царицы. В тех краях, откуда родом мать, печам всегда дают имена. На перевале печи топятся почти круглый год, и запасать топливо надо от весны до весны…
Нет, печи ни при чем. И дым тоже. Стены… Дом… Отец стоит посреди двора, уперши руки в бока…