«Если», 2012 № 12
Шрифт:
От этой мысли по моей спине прошла холодная дрожь. Сколько этих тварей разгуливает на свободе? Чем они занимаются? Глубоко ли они проникли в правительство? Как знать, насколько они внедрились — если внедрились — в процессы принятия решений в моей стране и в других державах. Я ведь не знал даже, кто мой босс.
Одного взгляда на список блюд, предлагаемых больничной столовой, хватило, чтобы я потащился обратно в закусочную через улицу. Впрочем, аппетит все равно меня покинул.
Около восьми часов я неожиданно для себя оказался перед дверью маленького кабинета,
— Есть новости?
Я покачал головой. Пока что я не был готов доверять По и потому не стал упоминать о том, что «спящих», возможно, засекли в Чикаго и Сент-Луисе.
— Насколько я понимаю, моя теория вас обеспокоила, — сказал По. Он помахал рукой, приглашая меня в кабинет. Я вошел и уселся на хлипкий стульчик возле письменного стола. — Если это может послужить вам утешением: основная часть научного сообщества питает на ее счет серьезные сомнения… и это еще мягко сказано.
— Эти пришельцы… они паразиты?
— Гипотетические пришельцы. И я пока не знаю, как их классифицировать. Но если они действительно существуют, то, по всей видимости, им время от времени требуется телесное обиталище. Впрочем, «паразиты» может быть верным термином, а может, и нет.
— Даже если ваши теории неверны, мы знаем, что они могут впадать в спячку.
— Тела, вы имеете в виду. Тела могут быть человеческими, возможно, клонированными и модифицированными…
— Вряд ли. Если бы они были клонированы, оригиналы имелись бы в базах данных.
По откинулся на спинку стула.
— Полагаю, вы правы. Об этом я не подумал.
— А они не могут… — Я безуспешно пытался облечь свой вопрос в слова; По терпеливо ждал. — Могут ли они оказаться заразными для людей? Я имею в виду — немодифицированных людей?
Он пожал плечами.
— Здесь я могу лишь гадать, как и вы. И опять же употребляемый вами термин слишком насыщен значениями — я не уверен, что слово «заразный» правильно описывает ситуацию. Позвольте напомнить еще раз: все это лишь гипотезы. Я набросал сценарий, какие-то свои предположения, подкрепленные только моей же интерпретацией кучки кривых на диаграмме напряжений двух коконов.
— Но в других коконах такого не было.
— Верно, — кивнул По. — Однако заходить дальше этого сценария, вдаваться в детали относительно того, кем или чем являются эти существа, в описания их различных характеристик на данном этапе — значит, лишь строить догадки. — Он постучал по тонкому экрану устройства для чтения и записи на своем столе. — К тому же все оказывается гораздо запутаннее, чем мне поначалу представлялось. Эти ритмы на графиках… они потрясающе сложные. Я даже обнаружил вложенные ритмы, почти фракталы. Эти волны распадаются на множество подструктур.
— И что это значит?
— Это все, что я могу сказать, Марлон. Я понятия не имею, что это значит.
Похоже, По сам начинал сомневаться в своей теории. Я не мог сказать, радовало меня это или нет. Я сменил тему и спросил его насчет Клариссы.
— Что я знаю о Клариссе? — Он подумал. — Да в общем-то ничего. Я никогда о ней не слышал до того, как приехал сюда: но в этом нет ничего удивительного, она не так уж много публиковалась. Полагаю, ее пригласили изучать этот феномен, потому что она талантлива, потому что тема связана с ее специальностью… ну, и потому что оказалась поблизости.
— Она вам нравится?
По лицу По пробежала легкая усмешка.
— Насколько я понимаю, вас интересует, нет ли у меня к ней претензий из-за того, что она стала одним из моих самых громогласных критиков. Нет, меня это нисколько не раздражает. Фактически, она оказывает мне услугу. То же можно сказать обо всех моих критиках — а я уверяю вас, Кларисса далеко не единственная, и даже отнюдь не самая язвительная среди них.
— Какую услугу?
— Когда я могу ответить на возражения своих самых твердолобых критиков, я становлюсь гораздо увереннее в собственных идеях. Теории для их создателей почти как дети: когда тебе в голову приходит оригинальная идея, как правило, ты слишком вовлечен, слишком близок к ней, чтобы оценить ее должным образом.
— Но что если они так и не примут ваши ответы, даже после того как вы сами уверитесь в том, что правы?
— Тогда это их проблема. Истина не зависит от того, сколько человек в нее верят.
Такой ответ показался мне несерьезным.
— Но ведь ваша научная репутация и возможности финансирования зависят от того, что думают о вас коллеги.
— До определенной степени. Но после того как ты оказался прав относительно нескольких вещей и доказал это к удовлетворению большинства широко мыслящих людей, беспокоиться уже незачем. — По снова блеснул мимолетной улыбкой. — Ты можешь быть «гадким утенком» и, несмотря на это, делать успешную карьеру, до тех пор пока не слишком перегибаешь палку.
— А ваша жена?
И снова вопрос поверг По в замешательство — как я и намеревался. Впрочем, он быстро оправился, и лишь малейший след раздражения остался в его голосе.
— Ну да, я вижу, вы уже слышали о ней. Она не перегибает палку; да она ведь и не ученый. Честно признаюсь, я не верю во многое из того, что она говорит. То есть я верю в то, что она говорит искренне, но не думаю, что ее интерпретация некоторых вещей является корректным описанием реальности. Однако, несмотря на это, я ее люблю. Есть в этом смысл? По-видимому нет, по крайней мере для некоторых людей; однако тем не менее это так.
Для меня в этом был смысл. Я подумал о моей собственной ситуации. Уже больше года я хотел спросить у Сары, выйдет ли она за меня замуж, но снова и снова продолжал откладывать этот вопрос. Сара знала совсем другого человека — вымышленную личность, подлинность которой была подтверждена моими нанимателями. По окончании срока моего контракта, если бы я этого потребовал, правительство — предположительно — обязано сделать эту личность постоянной. Тогда я смог бы стать Арленом Рейерсом, независимым консультантом. По-настоящему.