Если б не было тебя – 2. Марк

Максимовская Инга

– Не знаю.

Его ответ односложен, но правдив. Я это чувствую. Он дышит мне в ухо. Так привычно.

– Что со мной случилось? – интересуюсь просто для того, чтобы разбить стену между нами. Эта молчаливая преграда кажется мне непокоримой. – Больно. Что произошло? Что со мной случилось?

Не хочу верить, что этот странный мужчина сделал мне больно. Не желаю.

– Ты выскочила под колеса, – хмурится мой странный Марк. – Зачем? Почему ты хотела умереть?

– Я не помню, – дергаю плечом. Сумасшествие.

Ничего не могу вспомнить. Только смех ребенка и имя Марк. – Но я знаю, что ты моё счастье. Я помню, как говорила это.

– Я не могу быть счастьем. Я монстр…

– Ты просто сам не знаешь еще, – пытаюсь улыбнуться. Губы лопаются, рот наполняется стальным вкусом. Мне нравится. Я понимаю, что все еще живу.

Горькая ухмылка перекашивает лицо странного мужчины. Шрам стягивает щеку, уродуя красивые черты. Усмешка больше похожа на оскал. И он этого стесняется, закрывается, прячется.

– Во Мраке не бывает света, дурочка.

Его пальцы обследуют мое тело. Ощупывают, но без домогательств. Он ищет повреждения. Странный.

Боль рвет на части. Крик раздирает горло, когда сильная ладонь надавливает на ребра. Я пытаюсь ухватить ускользающее сознание. Кричу.

– Дай мне одеяло. Дай!

– Зачем оно тебе? – спокойно спрашивает Марк, с тревогой глядя на мои губы.

– Я не хочу, чтобы ты видел меня такой, – хриплю, пытаясь вернуться.

– Какой? – интересуется он. И в глазх цвета неба пляшут огненные черти.

– Жалкой и беспомощной.

– Я позову врача, – выдыхает этот незнакомый мне человек, к которому тянет безмерно. Мы точно близки.

– Я люблю тебя? – снова спрашиваю, не особо надеясь на ответ.

– Ты меня возненавидишь, как и все вы, – морщится он, и уходит, оставляя меня одну. Я не хочу умирать. Эта мысль обрушивается на меня, как каменная плита. Тыльной стороной ладони пытаюсь утереть губы, но рука не слушается. Ми вертится как карусель. Марк положил меня на пол возле камина. Пытаюсь ползти к дивану. Выходит плохо. Чувствую, как пенится слюна на моих губах. Воздух выходит из легких со свистом. Я не могу умереть. Не сейчас. Умирать не зная, кто ты. Что моет быть страшнее? Секунды сливаются в бесконечность, в которой меня нет. Умирая я знаю – я жива, как никогда не была.

Глава 2

Марк

– Слышь, братан, на труп прайс другой, – щерится молодой фельдшер, которого я вытащил из затрапезного сельского медпункта, на корню лишив стопки водки с куском пожелтевшего сала. Он смотрит на скрючившуюся женщину, похожую сейчас на абортированный зародыш, валяющуюся на полу дома, который я даже не успел до конца оформить на свое имя.

Плохой дом. Дурная идея купить этот дом отчаяния. В нем живут призраки, я знаю.

– Она жива, шиплю сквозь зубы. Челюсть свела болезненная судорога.

Девчонка хрипит, дышит с тихим свистом.

– Ненадолго, – равнодушно дергает плечом коновал. – Скорее всего пневмоторакс. Ребро сломано, пропороло правое легкое. Нужен аппарат ИВЛ и манипуляции, которым не учат в медучилище. Мужик, ты же не думаешь, что я от хорошей жизни пальцы селянам перевязываю. У меня в сумке банка зеленки да каптоприл. Где ты взял этот гемор?

– Сбил.

Я устал. Дышать становится трудно, кажется, что это мое ребро прошло сквозь легкое и явилось в этот мир этой странной чертовой девкой, и скоро мы вместе с ней падем, потому что…

– Марк, Марик.

Я вижу кровавую пену в уголке припухших губ, и склоняюсь над глупой идиоткой, так просто ворвавшейся в мою жизнь, словно разрушительное торнадо. Страшно. Она шепчет моё имя, но так, словно я центр ее вселенной. Нет, я не позволю этой суке сдохнуть. Не сейчас.

– Делай что-нибудь, мать твою. Или я положу тебя рядом.

Видимо мой взгляд настолько красноречив, что фельдшер начинает шевелиться. Мне в руки ложится ком стерильной ваты. Верчу это воздушное облако в пальцах как идиот, совершенно не понимая, что делать.

– Какого хрена ты замер, братан. Зажимай чертову дыру.

Рана маленькая, но когда я вижу лужу крови, скопившуюся на полу, мне становится дурно. Воспоминания накатываю удушливыми волнами. Воздух пахнет гнилью. Я помню. Я не могу забыть. Не могу. Надвигающаяся паника сводит с ума. И чертов эскулап это видит.

– Давай, сука, живи, – рычу я, вжимая в деревянный пол безвольное тело, словно пытаясь удержать на земле дрянь, заставляющую меня снова погружаться в пучины ада. – Живи, тварь.

Что-то отталкивает меня от жертвы. Я слепну от ярости. Никто не смеет перечить мне. Никто. С тех пор как я загнал убийцу моей жены. Я нашел его. Нашел и уничтожил. Но не смог выкорчевать с этой земли его наследие, которое до сих пор напоминает мне о потере. а дурак врачишка этого не понимает. Явно вспомнил клятву Гиппократа. Дурак, не бессмертный же. На глаза падает пелена, в этом состоянии я не владею собой. Но видя, как медик бьется за жизнь, меня отпускает. Не убивать же героя, спасающего мою жертву.

– Ты ее убьешь.

Этот тщедушный кузнечик смеет мне перечить, Ия начинаю его уважать. – Жгута нет, пережми ей предплечье.

– Как? – я правда в шоке. Выгляжу слюнявым идиотом, наверное это очень смешно. Но фельдшер даже не улыбается.

– Руками, мать твою. – коротко выплевывает он, набирая в шприц желтоватую жидкость. – Чего замер, давай? У бабы шок, и она точно отдуплится, если ты не придешь в себя. Давай.

Я пережимаю пальцами тощее предплечье, они смыкаются, еще и остается пространство между моей кожей и ее.