Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины
Шрифт:
«Волновался сильно:…и хотя все время шутил, но все же с трудом подавлял свое волнение.
– Боюсь Толстого. Ведь подумайте, ведь это он написал, что Анна сама чувствовала, видела, как у нее блестят глаза в темноте. Серьезно, я его боюсь, – говорил он смеясь и как бы радуясь этой боязни».
В молодости Толстой задумывается: не соответствуют ли черты наружности определенным свойствам натуры. Но, работая уже над первой своей повестью, он отказывается от мысли о «постоянном признаке». Даже наоборот. Одна и та же особенность внешности оказывается подробностью портрета очень разных, непохожих людей. Дело не в признаке как таковом,
В «Детстве», например, большой орлиный нос появляется на лице отца Николеньки и учителя Карла Иваныча, маленькими быстрыми шажками ходят отец и юродивый Гриша. В «Войне и мире» маленькие белые руки – у Наполеона и не слишком удачливого российского реформатора Сперанского, благороднейшего князя Андрея и бесчестного поручика Телянина, укравшего кошелек у товарища-офицера.
И всякий раз мы ощущаем это как художественную необходимость. Всякий раз чувствуем и сознаем, что Толстой не произвольно выбирает для своих персонажей ту или иную внешнюю подробность, что к этому его побуждает обнаруженная им глубинная связь между внешним признаком и внутренней сущностью человека, которому он дает жизнь в своем произведении.
Однажды, приглядываясь к рукам знакомой дамы, гостьи Ясной Поляны, Лев Николаевич пришел в ужас от ногтя на ее большом пальце. Этот ноготь открыл ему нечто, вызвавшее в нем отвращение. Трудно предположить, что он по ногтю угадал характер дамы, тем более, что этой внешней подробности было ему достаточно, чтобы обозначить свое отношение к ней. Скорее, он прежде открыл в ней нечто, что было для него неприемлемо, составил свое представление о гостье, – и теперь злополучный ноготь, благодаря каким-то связям, которых нам не восстановить, которые, может быть, и для самого Толстого остались не вполне ясны, оказался бьющей в глаза внешней черточкой, энергично передающей это неприемлемое, отталкивающее в ее личности.
Нехлюдов в «Воскресении» в тот главный день жизни, когда душа в нем начинает пробуждаться, воскресать, особенно остро ощущает и прежде им замечаемые недостатки внешности его невесты Мисси Корчагиной: морщинки на лице, остроту локтей и, главное, «широкий ноготь большого пальца, напоминавший такой же ноготь отца». Внешние черты отца Мисси, князя Корчагина – его красное лицо, с чувственными, смакующими губами, жирная шея и вся упитанная генеральская фигура также особенно неприятно поразили в этот день Нехлюдова – мы уже знаем, что, будучи начальником края, он отличался жестокостью, сек и вешал людей.
И, хотя позже Нехлюдов скажет, что не верит в наследственность, хотя Мисси по-прежнему «породиста и во всем, от одежды до манеры говорить, ходить, смеяться, выделялась от простых людей не чем-нибудь исключительным, а «порядочностью», что высоко ценил Нехлюдов», мы, встречаясь с ней на страницах романа, уже не в силах забыть этот как бы походя упомянутый широкий отцовский ноготь.
«Я люблю наблюдать руки», – признается Толстой.
Левин в «Анне Карениной» думает о Кити: «Удивительно много выражения в ее руке».
Руки человека, как и лицо, всегда обнажены, их удобно наблюдать. Но, помимо того, в руках, в движениях рук, как в глазах, во взгляде, почти всегда открывается, подчас выдает себя важная внутренняя сущность – побуждения, страсти, пристрастия и привычки, разнородные следы проживаемой жизни.
Толстой называет руки «характеристической чертой» личности.
Это сказано на одной из страниц «Юности», в главе «Нехлюдовы». Здесь даны портреты домашних Дмитрия Нехлюдова, с которым близко подружился главный герой повести Николенька Иртеньев. Руки на портретах в самом деле подсказывают что-то значимое в характеристиках всех, кто проходит
Иногда руки совершенно точно сопрягаются с внешним и внутренним образом персонажа, с тем, во всяком случае, каким он представляется автору или герою, которому он поручает вести рассказ.
Там же, в «Юности», на вступительных экзаменах в университете встречаем гимназиста, который все предметы сдает лучше остальных. В его быстро и точно набросанном портрете главное внимание отдано рукам: «Это был высокий худощавый брюнет, весьма бледный, с подвязанной черным галстуком щекой и покрытым прыщами лбом. Руки у него были худые, красные, с чрезвычайно длинными пальцами, и ногти обкусаны так, что концы пальцев его казались перевязаны ниточками. Все это мне казалось прекрасным и таким, каким должно было быть у первого гимназиста».
Но бывает и наоборот: именно руки помогают неожиданно увидеть, понять в человеке нечто такое, что не подозреваем в нем.
С первых страниц «Войны и мира» читателя по-своему привлекает храбрый офицер и знаменитый кутила Долохов, с его лихим бесстрашием в бою и разгуле, дерзкой независимостью, неколебимым чувством собственного достоинства. На страницах романа несколько раз возникают выразительные портреты Долохова, но руки до поры «припрятаны».
Они появляются лишь в сцене картежной игры: Долохов жестоко, беспощадно, похоже, не вполне честно, обыгрывает своего доброго приятеля Николая Ростова. Долохов мстит: он сделал предложение Соне, кузине Ростова, но получил отказ, и причина отказа – любовь Сони к Николаю. Своей железной волей Долохов подавляет партнера, заставляет играть все дальше, тогда как руки его мечут карты, побивая одну ставку за другой. И во все время этой страшной игры одно мучительное впечатление не оставляет Николая Ростова – ширококостые, красноватые, с короткими пальцами и волосами, видневшимися из-под рубашки, руки Долохова, – Толстой несколько раз подряд определяет их одними и теми же словами.
Руки Долохова, лишь в этой сцене показавшиеся из-под засученных рукавов, больше уже не встретим, но, удержались они в памяти или нет, отныне мы лучше, точнее понимаем все, что происходит с Долоховым, поступки и слова его. Вплоть до решения: «Брать не будем!», когда в конце войны казаки приводят большую группу сдавшихся в плен французов. Он снова мстит, на этот раз за гибель полюбившегося ему мальчика Пети Ростова, младшего брата Николая. С этим «Брать не будем!» Долохов уходит из романа.
«У него удивительные руки – некрасивые, узловатые от расширенных вен и все-таки исполненные особой выразительности и творческой силы. Вероятно, такие руки были у Леонардо да Винчи, – пишет Горький о руках Толстого. – Такими руками можно делать все. Иногда, разговаривая, он шевелит пальцами, постепенно сжимает их в кулак, потом вдруг раскроет его и одновременно произнесет хорошее, полновесное слово».
Толстому нравятся большие руки. У самого Толстого руки – большие, развитые постоянным физическим трудом.