Если бы Гитлер не напал на СССР…
Шрифт:
Руководителем проекта назначили сорокашестилетнего бригадного генерала Лесли Гровса. Одни говорили о нём: «Огромный волк-одиночка», другие: «Самый большой сукин сын, но в то же время один из самых способных людей»… Научным руководителем стал Роберт Оппенгеймер. Его друг Хаа-кон Шевалье говорил о нём:
— Оппи похож на молодого Эйнштейна и в тоже время на мальчика-переростка из церковного хора.
Гровс определял Оппенгеймера и его ученых коллег иначе.
— Дороговатые чокнутые котелки, — не таясь, заявлял он.
— Но это же
— Ну, значит, это величайшая банда примадонн, собранных в одном месте.
До назначения в «атомные генералы» Гровс построил новое здание военного ведомства — Пентагон. Этот грандиозный пятиугольник был призван олицетворять новый и абсолютный центр мировой силы — Силы Золотого Зла. Теперь же Гровсу поручалось руководство новыми работами, успех или неуспех которых решал судьбу Элиты. В США начинали строить закрытые «атомные» города.
В долине реки Теннесси — городок Ок-Ридж, где из урановой руды выделяли уран-235. В пустыне на южном берегу реки Колумбия появился Хэнфорд, где уран-235 превращался в атомном реакторе в плутоний.
В штате Нью-Мексико, на плато Лос-Аламос, неподалеку от столицы штата Санта-Фе, появился главный по своему научному значению атомный центр — «столица» Манхэттенского проекта Лос-Аламос. Горы, горные долины и каньоны, сосны, песок, безлюдье… Место выбрал сам Оппенгеймер — оно было удобно и из деловых соображений, но сыграло роль и то, что он в детстве учился в этих местах.
Вскоре в «Городе атомной бомбы» трудилось уже около четырех тысяч человек. Учёные приступали к работе со сложными чувствами — их начальный энтузиазм как-то вдруг начал увядать… В Европе происходило непонятное, а листовка с обращением к Англии «Большой четверки» вносила в умы физиков дополнительное смятение. Кое-кто из англичан про себя подумывал о возвращении домой, и лишь грандиозность научной задачи пока удерживала их в Лос-Аламосе.
Однако работы начались и расширялись. И по улицам Лос-Аламоса в свою лабораторию по утрам направлялся физик-эмигрант из Германии Клаус Фукс. Тот «не коммунист, но хороший парень», о котором Меркулов докладывал в Кремле Сталину.
Рейх в атомных делах серьёзно отставал. К концу 1941 года Норвежская гидроэлектрическая компания увеличила производство тяжёлой воды более чем в десять раз, но ее все еще не хватало для того, чтобы в Германии начал работать атомный реактор.
Не лучшим образом были организованы и сами атомные работы — они оказались распыленными между несколькими центрами. А ошибочная ставка физиков на «тяжёлую» воду вместо графита как материал замедлителя нейтронов в реакторе по-прежнему не давала немцам решительного прорыва вперед.
Дела, впрочем, постепенно двигались. На норвежском заводе в Веморке месячное производство тяжёлой воды возросло до 103 килограммов. В Германии, в Захейме, собирали установку по производству ее до 4 килограммов в день.
Барон Манфред фон Арденне имел некоторые успехи в обогащении урана
4 июня 1942 года министр вооружений Шпеер провел в Берлине совещание с физиками. Были там и генералы, а от люфтваффе — фельдмаршал Мильх.
— Проект расщепления атома представляет для нас жгучий интерес, — напутствовал его Геринг. — Уверен, что «Люфтлеве» принесёт нам успех, но надо думать уже об Америке.
— Да, мой рейхсмаршал! Тем более что там тоже наверняка не дремлют.
Но до реальных результатов было далеко, хотя весенний эксперимент Гейзенберга под номером L–III прошёл относительно успешно и в новом «котле» L–IV было решено нарастить на «котёл» L–III ещё один слой урана.
22 июня 1942 года операция «Люфтлеве» взорвала затишье в Европе. А на следующий день в реакторе Гейзенберга начало происходить тоже нечто неожиданное — в контейнере с реактором быстро повышалась температура. В бассейне с водой, куда был погружен «котел», засеребрилась цепочка воздушных пузырьков — шла реакция с выделением водорода. В 6 часов вечера Гейзенберга вызвали к бассейну с реактором — вода начала закипать. А через несколько минут лабораторию потряс мощный взрыв, и струи горящего урана ударили в потолок. Гейзенберг с профессором Доппелем едва успели выскочить из помещения за мгновение до этого.
Вызванные Доппелем пожарные прибыли через восемь минут, и по окончании тушения пожара их брандмайор восхищённо воскликнул:
— О, господа! От имени всех моих ребят благодарю вас за великолепное зрелище расщепления атома!
Однако реакция была не цепной, не ядерной, а чисто химической — вода просочилась в уран, и образовалась взрывоопасная газовая смесь. В итоге Германия лишилась в Лейпциге атомной лаборатории, запасов урана и тяжёлой воды. Перспективы германской атомной бомбы отодвинулись в ещё более отдалённое будущее — весьма отдалённое и без этого.
В СССР главный куратор Атомного проекта Лаврентий Берия познакомил Игоря Курчатова и Юлия Харитона с приятного вида моложавым генералом.
— Музруков, — представился он, пожимая профессорам руки.
— Товарищ Музруков был директором Уралмаша, — пояснил Берия, — а теперь будет директором Института «С».
— И что это за институт? — поинтересовался Курчатов.
— Это институт, где вы, Игорь Васильевич, будете научным руководителем, а вы, Юлий Борисович, — главным конструктором. И он будет разрабатывать реактивный двигатель «С».