Если бы не ты
Шрифт:
Но как бы нам ни было хорошо, настал всё же час, когда стоило спешить домой. На улице медленно сгущались сумерки, а я не трепетала нежностью к тёмному времени суток. Женька настаивал на том, чтобы оплатить счёт и за меня, но… я не хотела быть никому ни в чём должной. У нас ведь было не свидание, и я не претендовала на чьё-то покровительство. Я вполне могла сама за себя заплатить. В итоге спорить со мной оказалось делом напрасным, и Женька уступил «на этот раз», — как сам сказал.
Вечером дома я уже постепенно собирала свои чемоданы. Работы по дому осталось совсем немного — лишь разгрузить шкаф в маминой комнате, сложить хорошую одежду в отдельные сумки, чтобы после моего отъезда Марк мог отвезти её в приют для бездомных,
Мои сборы прервал телефонный звонок, звучавший где-то вдалеке. Вспомнив о том, что мой смартфон после прихода домой так и остался лежать в рюкзаке на обувной полке, я сложила в чемодан пару джинсов, и отправилась в коридор.
Глава 18
Уже почти три года я жила за триста километров от родного города. Когда первый туман в помутившейся голове стал рассеиваться, и я поняла, что не смогу двигаться дальше, оставаясь в месте, где меня унизили, изнасиловали и изваляли в грязи, выставив на посмешище перед большой частью жителей, мне на помощь пришла тётя Тома. По факту она была мне двоюродной бабушкой по отцовской линии, но ни Марк, ни я её бабушкой почему-то никогда не звали, хотя Тамара Ивановна вырастила нашего папу. Его родные родители умерли рано, и тётя Тома, имея своих двух детей, взяла маленького Мишу под своё крыло. Благо, муж её поддержал и был племяннику за отца. Муж Тамары Ивановны, Фёдор Варламович, давно уже отдал Богу душу. Живым я его не застала. Но тётя Тома была мне близким человеком.
Когда мой телефон зазвонил, и на экране высветилось её имя, я заволновалась. Не случилось ли чего. Возраст у тёти Томы был почтенный, и она частенько жаловалась на боли в суставах, резкое ухудшение зрения и скачки давления. К счастью, поприветствовала она меня без нотки недомогания в голосе и заверила, что чувствует себя неплохо. Но всё-таки что-то настораживающее сквозило в её тоне.
— Тётя Тома, вы уверенны, что чувствуете себя хорошо? Если нужна помощь, я могу приехать. Хоть завтра.
— Ты, деточка, не волнуйся. Со мной правда всё нормально, только вот дети мои… Борька с Веркой… совсем уж считают меня старой да немощной, — тётя Тома прерывисто вздохнула. — Уж не знаю, как тебе это сказать. Настаивают они, в общем, чтобы я к ним переезжала да немедля. Дескать, и присмотр мне, и нескучно. Да только ж говорю — мне и с Евочкой-то нескучно. И вечером чаю попьём, и поговорим по душам, и помощь мне по дому. И ей-то со мной не тревожно. В общем, слушать отказы мои не хотят. Планируют меня к себе забирать, а квартиру продать уговаривают, чтоб подспорье мне какое-то денежное было… А я ж то понимаю, что пойти тебе здесь больше некуда. И как быть теперь не знаю…
Тётя Тома была не на шутку взволнована и рассказывала о своих семейных перипетиях, чуть не плача. Я же, пребывая в немалом замешательстве, с холодящей в сердце дрожью сознавала, что тётя Тома права, и я при таком раскладе действительно оставалась без крыши над головой. Но я ведь не могла, не имела права, идти семье тёти Томы наперекор. Старушка и так здорово помогла мне в своё время, и теперь моим долгом было сделать так, чтобы она ни в коем случае не чувствовала себя виноватой в сложившейся ситуации.
— Тётя Тома, единственное, что я могу сделать — это искренне поблагодарить Вас за то, что не отвернулись от меня…
— Да что же ты такое говоришь. Как бы я могла?
Прошлёпав босиком в гостиную, я упала на диван и подогнув ноги под себя, устало провела ладонью по лицу.
— Я думаю, что Вера с Борей правы. У детей Вам будет лучше. И проще. И веселее, — как можно более бодро сказала я. — Там Ваши внуки. Представляете, сколько времени Вы сможете уделить им?
Убедив тётю Тому, что она не должна жертвовать
«Не стоит падать духом», — сказала я себе. Встав из-за стола, я замаячила по комнате, ища выход из создавшегося положения. Я была уверена, что кто ищет, тот всегда найдёт. Просто теперь мне требовалось немного больше времени, и удача обязательно должна была мне улыбнуться.
Спустя какое-то время безрезультатных метаний на меня снизошла самая правильная мысль. Попросить на работе ещё неделю отгула, чтобы за это время найти подходящую квартиру.
Простодушно думая, что Элеонора Руслановна, хозяйка салона, радушно предоставит мне лишнюю неделю отпуска, я набрала её номер. Выслушала шефиня меня внимательно, да только это не означало, что она спокойно приняла мою просьбу. К концу моего монолога в трубке слышалось недовольное покашливание.
— Ева, — голос Элеоноры Руслановны неприятно черканул слух, — я и так была благосклонной по отношению к твоей ситуации. Мать заболела — я поняла. Потом похороны — я тоже вошла в твоё положение. Но это уже всё слишком, извини меня! Уже неделю на твоё место просится мастер, а я ей отказываю. Я теряю прибыль и клиентов, — она придержала многозначительную паузу, которая должна была сработать, как спусковой крючок для осмысления и принятия мной правильного решения. — Так что делай выводы. Или выходи на работу в среду утром, или рассчитывайся.
В среду утром… Сегодня был вечер понедельника. Чемодан мой был собран только наполовину, и куча недоделанной работы — в доме. Почему я не хотела доверять зачистку маминого имущества Марку? Не знаю… Возможно, занимаясь этим лично, я так прощалась с мамой и просила у неё прощения за то, что меня не было рядом эти три года. За то, что беда со мной так здорово подорвала её здоровье, что не приехала на её последний день рождения… Это была моя дань памяти маме. Я просто не могла оставить всё незаконченным и свалить обратно. Ещё и туда, где мне больше негде было жить.
— Я не успею приехать к среде, — сквозь ком в горле проговорила я, понимая, что моя работа в этом салоне закончилась. И мои планы по отъезду из родного дурдома были окончательно сломаны.
— Тогда прощай, Ева. Как сможешь приехать, зайдёшь за трудовой, — сказала Элеонора Руслановна, и, немного помолчав, смягчилась в тоне. — Без обид.
— Без обид, — кивнула я, но Элеонора уже меня не слышала.
Меня била мелкая дрожь. Теперь у меня не было работы, не было жилья. Мне некуда было возвращаться. Отложив телефон, я судорожным движением смахнула слезу, стекавшую по щеке. Что творится в моей жизни? Почему? Почему, чёрт?! Почему всё идёт псу под хвост? Снова! Охваченная злостью, я резко встала с дивана и с размаху швырнула плюшевую подушку в стену, вымещая на ней всю досаду и злобу, подымавшуюся внутри груди. Не давая рыданиям вырваться из груди, зашвырнула и вторую. Пролетев правее намеченного, она снесла стеклянную вазу с тумбы под окном, и та с треском разбилась о деревянный пол.