Если бы она ела золото
Шрифт:
Ну вот и назрела ситуация, да и сам «генерал» тоже созрел – и поэт медленно подкатил к нашему немцу, что-то приговаривая, жестикулируя и подмигивая.
На что Герман на чистом немецком языке, уж неважно, на каком диалекте, громко утверждал:
– Ja. Ja. Das ist zer gut. Das ist shen, (Да. Да. Это очень хорошо, это красиво), – широко размахивая длинными руками, стал зазывать он друзей.
Продолжая играть роль главного инициатора, наш поэт подошёл к стражу ресторанных дверей, пред ставился переводчиком, на чистом русском намекнул, что эти ребята приехали из братской Германии и вложил ему в руку советскую «трёшку». В принципе, если бы не было надобности держать марку, и без такого щедрого вознаграждения ресторанные двери, конечно,
Герман придумал ещё и легенду. Он сочинил целую историю, путая русские и немецкие слова, пытался блеснуть в красноречии, рассказывая о том, как его отец, известный финансист из министерства финансов ГДР, ужинал здесь, у них в ресторане, ел фирменные пельмени под русскую водочку, очень остался доволен и сильно хвалил. Официант кивал, давая понять, что ему всё ясно, временами поглядывал на поэта, чтобы тот переводил, в конце концов выразил своё одобрение удачным выбором, поклонился и ушёл. И на самом деле, нет ничего удивительного в том, что в ресторане с названием «Славянский базар» в центре столицы исконно русские пельмени избраны быть фирменными. Но и этого было бы недостаточно, если бы не старания поваров придать этой простой снеди изысканный вкус. В ресторане фарш готовили в определённых пропорциях из мяса говядины, свинины, баранины и курицы, сдабривали приправами, луком и чесноком и вручную заворачивали фарш в тесто, приготовленное по особому рецепту. Всё это помещали в глиняные горшки, а вместо крышки сверху залепляли лепёшкой и томили в печи при определённой температуре строго отведенное время.
И вот наступил момент, о котором говорят «пальчики оближешь»: тремя пальцами отрываешь кусок лепёшки-крышки, макаешь в сочное содержимое горшка… А стопки уже нетерпеливо ждут, а на дворе шестидесятые, а тебе чуть больше двадцати…
Цыганский ансамбль в составе трёх или четырёх женщин и двух мужчин создавал романтическую атмосферу. Они двигались по проходам между столов, виртуозно извлекая волшебные звуки из своих струнных инструментов, по каким-то необъяснимым ориентирам останавливались, пели, плясали, и за эту красоту им что-то платили. Женщины пели, раскрывая в широкой улыбке ряд жемчужных, вперемежку с золотом зубов, распускали веером и размахивали полами своей разноцветной одежды. Посетители ресторана давно уже привыкли к их присутствию, слушали с удовольствием, одаривали их и просили исполнить что-то по заказу. Казалось, порядок вещей установлен, кому-то нравится пение, а кто-то любит пляски.
Когда вечер был в самом разгаре, мужчина постарше вдруг ударил по струнам и запел что-то очень мелодичное, что заставило многих на время оторваться от своих рюмок, отложить в стороны ножи и вилки. Его подхватил другой мужчина, и зазывно-увлекающе зазвучала мелодия, к ним подключались женщины, пение то успокаивающе затихало, то усиливалось, манило куда-то. Внезапно, словно материализовавшись из воздуха, появилась необычной красоты молодая цыганка. Она запела мягким, хватающим за душу голосом, ей стали вторить остальные женщины, временами они замолкали, и тогда песню подхватывали мужчины, и так поочерёдно, уводя мелодию то куда-то в степи, леса и небо, то возвращаясь в зал, увлекали присутствующих за собой.
Сергей не мог понять то глубокое, щемящее чувство, которое пробуждала эта дикая и вместе с тем божественная мелодия, будто в этот зал случайно залетела экзотическая птица из неведомых девственных лесов и запела для людей, безбрежных просторов, неба и Бога. Он застыл на месте, будто связанный цепями, прибитый тяжёлыми гвоздями, впился взором и всем
Снова вздрогнули гитары, и женщины, мигом взявшись за руки, стали кружиться вокруг молодой цыганки, а она в это время лишь покачивалась в такт музыке, привлекая внимание своей грациозностью. Как только музыка поменяла ритм, круг разомкнулся, и молодая цыганка пошла плясать. О-о-о! Что за чудо!? Её чёрные огромные глаза ещё больше расшились, сверкая словно две молнии, губы сладострастно вздрагивали и издавали звуки, то открывая ослепительно белые зубы, то принимая замысловатые формы. И женщины, и мужчины периодически включались в танец, то сходились, то расходились, кружились, били в ладоши, вибрируя всеми частями своего тела. Снова поменялись ритмы музыки, круг разомкнулся, участники танца стали отступать, посторонились, напевая какую-то призывную песню. Молодая цыганка превратилась во что-то сказочное – как ангел, как птица. Языком танца она увлекала за собой, то приближалась, словно обнимая своими нежными руками, то убегала, маня за собой.
Сергей, утратив чувство времени и пространства, провалился в эту нереальную красоту, вообразив себя в раю. В пожаре танца волшебная танцовщица одним прыжком села ему на колено и впилась своими сладострастными губами в его губы, благоухая лесными ароматами. Он ещё долго мог находиться под гипнозом, но поэт ткнул локтем ему в бок.
– Дай ей денег, – сквозь зубы процедил Вовчик.
Сергей лихорадочно вывернул свои карманы, достав всё, что у него было, и положил девушке на ладонь. Она взяла деньги и исчезла так же быстро, как и появилась.
Дальше всё шло своим чередом, друзья отдыхали, пили, ели, но что-то изменилось. Ни на секунду Сергея не покидали воспоминания о близком дыхании молодой девушки, её тёплых нежных руках, сладострастном поцелуе. Когда ужин подходил к завершению, цыгане исчезли, а друзья уже переключились на дальнейшие свои планы, внезапно молодая цыганка, словно птица, приземлилась на колени Сергея.
– Дай руку, красавчик, погадаю, – приговаривая, она взяла тёплыми пальчиками его руку, вывернула ладонь. – Ты мне вон сколько денег дал. Как я могу тебя так отпустить?
Она водила пальчиками по его левой руке, изучала извилины и дорожки, открывала и выворачивала то левую ладонь, то правую, изучая все штрихи, извилины, бугристости, поохала, поахала, вздохнула и прильнула ухом к его груди.
– Да ты, красавчик, совсем не дышишь… Влюбился что ли? Ай, красавчик! Ай, мучиться будешь! – приговаривала она, продолжая изучать географию его ладони.
Сергей, утратив способность понимать значение слов, обнял её и прижал к себе.
– А ты, красавица, ко мне на свидание придёшь? – прошептал он ей на ушко и поцеловал.
– Я не твоя судьба, красавчик. У тебя другая судьба, – говорила она как бы между прочим, рассматривая ладони то левой руки, то правой. – Но к тебе на свидание приду. Как такому откажешь? Только сегодня приду, потом ты меня не найдёшь. Ты мне тоже люб. Ты мне вон сколько денег дал! Ты щедрый. Ты мне и душу отдашь, если я захочу. Но я тебя мучить не буду, я тебя жалеть буду. У тебя и без меня мучителей хватает, у тебя вся жизнь из мучений состоять будет. Мучителей у тебя много будет.
Она говорила ещё какие-то слова, наверное, важные вещи, но Сергей уже не был способен что-то слышать. Молодая кровь кипела, он предвкушал радости любовного свидания.
Но вдруг она замолкла, насторожилась, будто дикая зверушка, почуявшая опасность, встала, посмотрела прямо ему в глаза и спросила:
– А ты хочешь узнать, какая тебя ждёт судьба?
– А что? Сильно плохая? – виновато улыбнулся он.
– Нет, не плохая и не хорошая. Ты хороший, добрый. Подлости никому не сделаешь, – говорила она каким-то жалостливым тоном, – но в этом и твоя беда. Ты будешь жить долго и богато, у тебя будет денег много и много будет женщин. Ты это хочешь знать?