Если бы я не был русским
Шрифт:
В России чудовищное количество бездомных бродяг, беспризорных детей и бродячих животных. Русские и сами не знают, как объяснить этот феномен, и ссылаются на цыганские гены в генофонде нации, а также слабую память населения, элементарно забывающего обратный путь домой.
Высокую трезвость своего гражданского самосознания проявили ленинградцы на первых в истории России действительно демократических выборах кандидатов в народные депутаты, безошибочно выбрав из целой банды доморощенных философов-экономов, рабочих-радикалов, скороспелых анархистов, демократов-учёных и просто недобитых интеллигентов т. Сидорова, «мента» по профессии. Кому же ещё спасать
Послевкусие
Юродствовал Серафим ненавязчиво, не нанося окружающим значительного финансового и морального урона. Вот, к примеру, один такой случай.
Я стоял на остановке автобуса уже с полчаса. Сначала я чего-то ждал, мёрз, порывался идти на трамвай. Потом всё надоело. Я разжал кулаки в карманах пальто, расслабил мускулы лица, ног и всего тела. Следствием этой стоячей шавасаны явилось моё глухое падение на асфальт. Народ тем временем угрюмо переживал один из надоевших до зубовной боли праздников, а именно день Победы над Германией. Но зубовную боль облегчили подслушанные мной разглагольствования одного десятилетнего мутанта, удивлявшегося тому, что как это русским не стыдно 45 лет с диким энтузиазмом ликовать над поражением Моськи от Слона.
— Я понял бы этот энтузиазм, — пищал вундеркинд своей не мутировавшей маме, — если бы его выражали немцы, празднуя 45-ю годовщину победы над Россией.
Ты правильно оценил ситуацию, писклявый гражданин мира. Позже ты узнаешь, что в создании той Германии, которую с таким трудом и кровью победил лопоухий Слон, в значительной степени поучаствовали его хобот, бивни и уши. А один мудрый дяденька нагло обозвал лагерь смерти Бухенвальд не фашистским, а «нашим Бухенвальдом», имея в виду то, что фашизм был сточной ямой всеобщего мирового, а не немецкого человеконенавистничества. Но это позже, когда ты, как и другие твои сверстники, наверное, будешь звать своего деда «красной сволочью», а пока ты даже не вполне осознал, что принадлежишь к странному народу, с папуасским восторгом взирающему на салюты и фейерверки, не жалеющему миллиардов на военные парады и космические старты, но забывающему, видно по рассеянности, опустить хотя бы миллион-другой в рваные шапки нищих со странными именами: здравоохранение, образование, наука, культура или пусть даже только на китайское мыло давно уже немытым зрителям этих самых салютов, парадов и стартов.
Я лежал тихо, размышляя, не шевелясь, и смотрел, как меня со всех сторон обступают ноги. Переминалась среди этих крестьянских и пролетарских щиколоток парочка красивых женских ножек в эдакой проституточьей чешуе чёрных колготок с заманными узорами.
Ещё года 2–3 назад, когда женщина одевала такие колготки, особенно под вечер, становилось ясно не на шутку, что она не хочет упустить свой шанс сегодня, и мужчины реагировали на это соответственно. Теперь же бывшая проституточья эстетика, а нынче всесоюзно-пролетарская, обрушилась на страну, как культ личности, и те женщины, что не раздобылись русалочьей чешуёй на свои два хвоста из-под юбки, чувствуют себя попросту вычеркнутыми из жизни, как сексуальной, так и общественно-политической.
Мне хорошо думалось обо всём этом, лёжа в непосредственной близости от объекта исследования. Для полной и нефальсифицированной объективности нужно было бы, конечно, лечь ещё поближе и произвести тактильные исследования фактуры узора, но неизвестно, что там и кто там выше над объектом. Может быть, просто крокодил. Лучше
А то вот ещё эти самые разрезы на юбках. Это женщины, а может и мужики, очень умно придумали. Обнажат, сокроют, сокроют, обнажат. До глупости просто, а завораживает. Несколько раз ловил себя на том, что иду за какой-нибудь распоротой юбкой и смотрю туда, как дурак. А там ведь всё то же самое, что и всегда. В политике и в бизнесе точно такое же правило стриптиза. Сверху донизу — всё едино.
Я полёживал себе, тихо философствуя и наблюдая переминающиеся ажурные ноги, с помощью которых мне удалось обобщить бихейвиористические и диалектические процессы жизни на земле, как вдруг ход обобщений нарушился внезапным исчезновением источника вдохновения, то есть ног. Тогда я стал прислушиваться к тому, что вещают представители народа-мессии, обступившие меня с трёх сторон. Слышу в соответствии со своим мессианским предназначением, рассуждают, перепил я или таблеток наглотался. Чей-то робкий голос что-то вякнул было про сердце, но его окоротили решительно и сразу.
— Нажрался, как свинья, — констатировали плотные мужские щиколотки в фирменных полусапожках.
— На них ничто не действует, ни штраф, ни вытрезвитель, — проверещали под стать мужским две женские подставки. Рядом с такими обычно болтается сетка с торчащими в разные стороны мёртвыми куриными лапками. Подобное сочетание ног, куриных и женских, является эталоном для носителей и хранителей общемирового здравого смысла.
— Сжигать таких надо живьём. Человек 200 сжечь разом, и больше пить не будут.
Я поёжился и подумал, что нынче в этом районе вселенной чересчур многим хочется кого-то жечь на огне. Неужели с огнём ещё не наигрались? А пора бы. Но тут я вспомнил, что не далее как сегодня утром слышал по радио сообщения о разных происшествиях и в одном из них о том, что мать, убив своего малолетнего сына, заметая следы, сожгла его в печи. Где уж тут сожалеть о невинно убиенных, а потом тоже сожжённых четырёх девушках и одном мальчике Романовых, когда подобное обращение с детьми оказывается довольно распространённым обычаем целого народа.
Кто-то оказался более милосердным и настаивал на пожизненном моём заключении в сумасшедшем доме. Наконец, их каннибальское скудоумие прискучило мне, я быстро встал и, растолкав окружающих, твёрдой походкой удалился прочь. Из телефона-автомата, мимо которого я проходил, выпорхнули те самые ножки в узористых колготках, быть может, они звонили по поводу меня в «скорую помощь», а может, в милицию. Оставив этот неразрешимый вопрос на совести обладательницы колготок и не поднимая глаз, я шёл себе спокойно дальше. Но чёрные узоры вновь появились в поле моего зрения, сначала сбоку, потом обогнали меня и остановились прямо передо мной. Я тоже остановился и поднял голову. Юлия!
— С тобой всё в порядке? — спросила она. — Ты не болен?
— Кажется, нет, — ответил я и вопросил в свою очередь: — А как твои дела и… как прошли роды? Ты замечательно выглядишь.
— Нормально, — ответила она. — А до родов дело не дошло. Я вежливо промолчал, а она продолжала.
— От сестры я слышала, что твои дела пошли в гору, скоро книга твоя выйдет. А я и не знала, что ты писатель.
— Ну какой там писатель. А, кстати, где теперь М.?
— Она тоже пошла в гору: теперь редактор журнала «Секс и национальное самосознание».