Если даже придется погибнуть...
Шрифт:
— О, папа! — радостно кричит толстушка, бросаясь к старшине. — Вот не ожидала тебя тут встретить!
— Здравствуй, Олечка! — здоровается Пивнев с подругой дочери. — Ты иди, Лена тебя догонит, мне нужно дать ей кое-какие поручения.
Ничего не подозревающая Оля не торопясь идет по аллее парка в сторону Груниной, присевшей на скамейку.
— Здравствуй, Оля, — негромко говорит Татьяна, как только девочка равняется с нею. — Подойди, пожалуйста, ко мне поближе и не бойся…
— А я и не
— Ну, тогда присядь со мной рядом.
А когда девочка садится, Татьяна благодарит ее:
— Спасибо тебе, Оля, за помощь, которую ты оказала милиции.
Лишь какое-то мгновение Оля недоумевает, но, сообразив, что не случайно, видимо, повстречался с ними Ленин папа — старшина милиции, догадывается, кем может быть эта красивая женщина, и чуть слышно спрашивает:
— Вы, наверное, из Москвы?
— Да, я инспектор милиции и приехала сюда из-за твоего письма. Где бы мы с тобой могли встретиться и поговорить?
У Оли даже не возникает вопроса, как же эта красивая тетя узнала, что письмо написала именно она, Оля. Татьяна сразу как-то внушила ей доверие. Сыграло тут свою роль и присутствие Лениного папы, конечно.
— Я могу не пойти в кино, и мы сразу бы… — порывисто произносит она.
— Нет, нет, ты обязательно сходи в кино. Оно кончится в половине второго, наверное?
— Да, точно в половине второго, даже немножко раньше.
— Ну, так я ровно в половине второго буду ждать тебя на этой же самой скамейке.
Они встречаются снова в час тридцать пять.
— Извините, что немного опоздала, — оправдывается Оля. — Я могла бы и точно, но тогда нужно было бы идти очень быстро, а это…
— Ты умница, Олечка, — хвалит ее Татьяна. — Давай пройдем вон в ту боковую аллею. По ней, я заметила, почти никто не ходит. Лена что — пошла одна?
— Да, папа поручил ей сходить в универмаг.
— А теперь расскажи мне, Оля, как ты все это узнала, — просит Татьяна, как только они выходят на боковую аллею, еще более пустынную, чем центральная. — Я имею в виду то, что ты написала в своем письме…
— Я понимаю… А как, скажите, мне вас называть?
— Меня зовут Татьяной Петровной.
— Я понимаю, о чем вы это, Татьяна Петровна. О Тузе, да?
— О нем, Оля. Расскажи, пожалуйста, поподробнее, что ты о нем знаешь. Для нас это очень важно.
— Ничего почти. Я о нем случайно узнала, когда мама с бабушкой шушукались. Как только тетя Глаша к нам приехала, они все время шушукались о чем-то. Сначала я думала, что это они о тете Глаше, потому что мама считает ее чокнутой. Но бабушка говорит, что она совсем не чокнутая, а только до смерти запуганная братцем своим
— Как же ты это узнала, если они «шушукались»?
— Так ведь они шепотом днем только. А поздно вечером, когда думали, что я уже сплю, говорили громче, потому что спорили. Но я не спала. Это было, когда тетя Глаша уже уехала от нас. Особенно бабушка горячилась. Сердилась на маму, что она тетю Глашу чокнутой считает. «Ты, — говорила она маме, — не знаешь вовсе Лешку. Он, говорит, если и не убил в тот раз Глафиру, то теперь непременно убьет, как только дознается, что она нам обо всем рассказала». Разговор этот был у них еще до прихода к нам Туза…
— Он когда к вам приходил?
— Дня через два после того, как тетя Глаша уехала. Ночью это было. Мама даже побоялась открывать, а он бабушку попросил позвать, и та ему открыла. Когда вошел, сразу же велел свет потушить и спросил, кто еще дома. Вася с Петей у дяди Гриши тогда гостили. Это на майские праздники было. Обо мне мама сказала, что я очень крепко сплю. Я и правда сплю крепко, но когда надо…
— Ну и что же делал у вас Туз? — не дает Оле отвлекаться Татьяна.
— Стал расспрашивать, зачем Глафира приезжала. «Навестить и отдохнуть после болезни», — сказала ему бабушка. Он снова: «Не жаловалась ли на что? Не обвиняла ли кого?» А бабушка у нас хитрющая старушенция. «Какая, — говорит, — словам ее теперь вера? Рехнулась она совсем от побоев своего изверга супруга. Говорили же мы ей, не выходи за этого пьянчугу. Так нет, люблю, говорит, его… А теперь клянет последними словами. Да и вообще мелет черт те что…» — «Ну, а обо мне, — спрашивает бабушку тот тип, — не говорила ли чего?..»
— Ведь «тот тип», судя по всему, твой дядя, — перебивает Олю Татьяна.
— Не хочу признавать такого дядю! — с негодованием встряхивает головой Оля. — Я бы такого сама в милицию отвела…
— Ну ладно, ладно, девочка, успокойся, пожалуйста.
— Нет, не успокоюсь! Я когда вырасту, непременно в инспектора или в следователи пойду, чтобы разоблачать таких и в тюрьму. Для этого небось юридический институт нужно кончать? Вы не могли бы мне помочь туда поступить?
— Тебе еще четыре года в школе нужно проучиться, — улыбается Татьяна, проникаясь все большей симпатией к этой смышленой девочке. — А вот когда кончишь школу, постараюсь помочь, если только ты к тому времени не передумаешь…
— Да что вы, Татьяна Петровна! Вот если только к тому времени все преступники переведутся, но это, наверное, будет не очень скоро. Как вы думаете?
— Да, наверное, не так уж скоро, — соглашается с ней Татьяна. — Однако для того, чтобы поступить в юридический институт, учиться нужно не на одни только тройки…