Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер
Шрифт:
— А это не опасно, что мы вот так одни, без этих… бронетанков.
— Нет, — сказал Борис. — Ещё не темно. Если бы было опасно, я бы тобой рисковать не стал… Да и ехать тут…
Если он и лукавил, то совсем немного. Ну не говорить же ей, что здесь, когда темнеет, опасность может подстерегать абсолютно везде — и в аэропорту, и в гостинице… Да где угодно!
До гостиницы они долетели минут за пять. Мельком знакомый Борису посольский доктор-литовец по прозвищу Чюс деловито впустил их в свой кабинет, показал, где можно умыться, положил одно, зато чистое полотенце и тактично
— Боря, ты прости меня. За то, что тогда, в Москве, я так… Я не хотела… Просто у меня как раз всё не клеилось. И в личной жизни — тоже… А тут ты. Ну я и сорвалась. Потом жалела, ревела. Сюда вот напросилась лететь, надеялась — а вдруг? Но такого я не ожидала. Ты меня своим выходом просто убил. У меня даже спазм был, думала, сердце выскочит.
Виола говорила искренне. Она всегда велась на эффектные жесты, на этакую «театральную цыганщину». Ну в конце концов ей, наверное, так и положено было…
— Боря, мы с тобой здесь, как на другой планете, как в космосе… Целуй меня. Целуй. Всё можно и всё нужно. Раздень меня…
Впрочем, она разделась сама, и Борис гладил и целовал её, но то ли он переволновался, то ли просто вымотался.
— Что-то не так, Боренька?
— Всё так, просто… Как-то не по себе… И потом… я ж немытый… Может, просто посидим, а я…
— Даже не думай! — не дала ему закончить Виола и быстро подтащила его к раковине: — А всё, что надо, я тебе сама сделаю, хороший мой. Судьба такой шанс раз в жизни дарит, а ты — «посидим»… Сейчас всё хорошо будет!..
И она… в общем, нашла способ «переубедить» Глинского. Он не сильно, надо сказать, сопротивлялся, а затем они отдались друг другу в странной полусидячей позе. Но совсем не так, как это однажды уже было в пробке на развилке Ленинградки и Волоколамки. Да и побрита она была явно под чей-то «чужой» вкус, совсем не так, как тогда…
Вскоре послышался шум и гам прибывших в гостиницу артистов. Виола и Борис даже поговорить-то толком не успели. Он помог ей одеться, быстро привёл в порядок себя:
— Виола, я… Ты для меня…
— Не надо, милый. Не сейчас. Я всё знаю.
— А как же дальше?
— Я не знаю. Это будет потом. Потом и решим.
В дверь медкабинета кто-то довольно бесцеремонно постучал, а потом слащавый мужской голос, прерываемый пошловатым смехом, добил Бориса окончательно:
— Дохтур, а дохтур! Верни больную. А то она залетит… куда-нибудь не туда!
Глинского аж передёрнуло, а Виола, наоборот, улыбнулась, словно оценила шутку по достоинству.
— Пора.
Она легко поцеловала его и вышла в коридор, чуть щурясь от света после полумрака кабинета. Дверь она закрыла за собой не оглядываясь, а Борис остался сидеть на кушетке, уперев локти в коленки и обхватив голову ладонями.
А на свидание им судьба отвела лишь тридцать с чем-то минут. Да и было ли оно
…Внезапно случившийся праздник кончился. Глинский не мог понять самого себя: «технически» всё прошло вроде бы как нельзя лучше, отчего же такой странный осадок остался?
6
Через два дня после «цыганского» концерта вызвали генерала Иванникова на «ковер» к командарму. Причину Виктор Прохорович знал — опять разговор о пленных пойдет. И приятным этот разговор не будет. Ему на это намекнул в утреннем телефонном разговоре сам начальник ГРУ. С Ивашутиным, кстати, начальник разведки сороковой армии тоже поговорил… не очень. А откуда взяться «очень», если от него ждут почти что чуда? «Когда, Виктор Прохорович, вы мне скажете что-нибудь новенькое?!» Он что, фокусник? В цирке выступает? Так даже там быстрых результатов не бывает, там все трюки годами оттачивают…
…Командующий сороковой армией генерал-лейтенант Леонид Евстафьевич Генералов и впрямь был не в духе, и разговор пошёл нервно. С внезапными переходами от почти дружеского «ты, Виктор Прохорович» к официальному «вы, товарищ генерал».
Генералов начал с общих вопросов, но на тему пленных вырулил быстро:
— Давай, Виктор Прохорович, доложи, что у тебя есть по главному вопросу. Сам знаешь, он для Москвы сейчас приоритетный.
Иванников чуть заметно вздохнул и в который уже раз начал докладывать всё, что удалось собрать:
— По имеющейся у нас информации, большинство из ста пятидесяти четырех пропавших без вести погибли. Что-то около ста человек. Те, кто жив, опять же — большинство из них — содержатся малыми, по два-три человека, группами или поодиночке на территории Афганистана, в труднодоступных местах. Их к тому же часто перевозят с места на место — перекупают, обменивают. Офицеров, по-видимому, четверо. Остальные — срочники, есть один или два гражданских.
— Ну а что с Пакистаном-то? — перебил его Генералов.
Начальник разведки снова вздохнул, почти обречённо:
— Я уже докладывал… По нашим оценкам, самая большая группа наших пленных — около 10 человек — может находиться в пакистанском лагере Зангали. Это в зоне военных городков, просто так туда не выйти. Да и крупный аэродром там — как раз с него 1 мая 1960 года взлетал на своем U-2 знаменитый летчик-шпион Пауэрс…
— Да хрен с ним, с Пауэрсом, — не выдержал командарм. — Ты, Виктор Прохорович, давай поближе ко дню сегодняшнему.
Иванников кивнул: