Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер
Шрифт:
Иванников вздохнул:
— Сядь, Андрюша. Подготовь-ка мне предложение по самому надёжному, так сказать, попаданию в плен.
— Под кого, Виктор Прохорович?
— Под Глинского.
У обычно невозмутимого Челышева что-то неуловимо дрогнуло в лице:
— Но он же…
— Да знаю я всё, — досадливо махнул рукой генерал. — И ты всё знаешь… Мы тут вот с Константин Михалычем уже… Ну некого больше, понимаешь? Некого, — Профи как будто оправдывался перед подчинённым, — мы уже всех тут перебрали-обсосали.
Андрей Валентинович
Челышев медленно закурил и задал вопрос:
— Так это Глинский к вам сейчас на беседу приходил?
Виктор Прохорович раздражённо дёрнул плечом:
— Ну ты меня за идиота не держи… Не знает он, и пока не надо… Ты подготовь пока предложение по сути, потом доработаем вместе и отправим в Москву. И вот если Москва одобрит — тогда и будем разговаривать с твоим любимчиком.
— У меня любимчик — только котёнок. От вашей, товарищ генерал, рыжей Агентессы.
— Да не свисти ты, Андрюша. Конечно, любимчик. Что я, совсем старый дурак, ничего не замечаю? Или ты каждому машину даёшь с цыганками по Кабулу покататься? У меня, брат, тоже информация налажена, не у одного тебя.
Челышев промолчал, а генерал снова вскочил, приоткрыл дверь кабинета и так же односложно, как в прошлый раз, распорядился:
— Мастера!
Опального Мишико нашли минут через десять.
Иванников строго посмотрел на него:
— Слушай сюда, пижон-путешественник! Реабилитироваться хочешь?
— А то, товарищ генерал!
— Значит, так: будешь готовить Глинского к заброске. У тебя два, от силы — два с половиной месяца. Поедешь на «дачу». Пока один. Начинай расписывать программу… по «четвёрке». Она, кажется, на три месяца.
— Нет, товарищ генерал. С восемьдесят второго — на полгода. А по шестьдесят шестому приказу — фактически на восемь месяцев — с «прибытием»… Может, лучше мне самому?
— Не лучше. Не надо было в Пакистане цирк устраивать. Раньше — оно, может быть, и было лучше. А теперь — извини.
— Но, товарищ генерал! За два-то с половиной месяца… Не получится.
— Не хами. Думай не «зачем», а «как»?.. У тебя на подполковника когда срок выходит?
— Через три месяца, товарищ генерал.
— Ну вот видишь. Заодно и стимул имеется. Всё, Миша, давай без обсуждений. Вопрос решённый, время поджимает. Собирайся прямо сегодня. Константин Михалыч, звони…
— Звоню, Виктор Прохорович…
…Москва после первоначальных, достаточно формальных сомнений согласилась на все предложения Иванникова. Силагадзевского Мастера откомандировали без вопросов. До поры «хозяин» Полежаевки даже не вникал, кто там намечен на роль «главного исполнителя». Когда же ему доложили о Глинском, он объективку на капитана перечитал несколько раз, покривился немного, но возражать не стал, решив, что Виктору Прохоровичу на месте виднее…
7
А Глинский
— Боб, это не ко мне. У меня к тебе вопросов нет. Выясняй в разведотделе, что они там?..
— Иван Василич, а может, это снова особисты? Ну я же всё им повторил! — Борис вспомнил про обстоятельства смерти «империалиста»-инструктора.
— Нет, — покачал головой Ермаков. — Это точно не они. Это наши, а вот почему — не знаю. Да ты не переживай, оно просрётся потихоньку.
Борис тут же бросился в разведотдел к Челышеву, но подполковник тоже интригу не снял:
— И чего ты разволновался? Как маленький! Погулять его не пустили. Не пустили — значит, так надо! Сиди дома и… Ты что, уже всё перевёл? Сходи к Геннадию Николаичу Клюкину — пусть он проверит.
— Нет, Андрей Валентинович, работы хватает… Просто я… Меня неделю назад генерал вызывал: кто-то пытается перевести меня в Москву. Но я отказался. И… Я думаю, может, этот «кто-то»… ну, в целях, так сказать, заботы… Ну чтоб меня риску не подвергать…
Челышев, слушавший его бормотание со скептической ухмылкой, махнул рукой.
— Мысль понятна. Я тебе так скажу: меньше надо с актрисами по Кабулу кататься — меньше и в Москве заморочек будет.
— Но вы же тогда сами…
— Сами. С усами. А теперь генерал интересуется: «Вы, Андрей Валентинович, случайно в Исламабад за кондомами для своего любимчика не летаете?»
Глинский покраснел:
— Товарищ подполковник, но я же… Значит, это из-за той истории?
Челышев раздраженно дернул шеей:
— Вот пристал, как банный лист. Отвечаю: нет, не из-за той истории. Со свету тебя генерал не сживает, тучи над тобой не сгущаются. Теперь по поводу Москвы. Разные, конечно, бывают чудеса, но чтобы нашему Профи выкручивали руки, прости, из-за молодого офицера… Его трахать — только член тупить. Я доступно изложил?
— Так точно.
Челышев поморщился:
— Иди, Борис, перестань переживать. Я думаю, скоро всё устаканится и прояснится.
Челышев не мог ему сказать больше до того, как Москва направит директиву с официальным утверждением и «одобрямсом». А Глинского и впрямь до того решили поберечь. Мало ли что — любая травма, любое ранение, даже легкое, могло сорвать начавшуюся разработку…
Прояснилось для Бориса всё лишь через четыре дня, сразу же после поступления директивы из Москвы.
Его поймали на волейбольной площадке и, дав две минуты на переодевание-умывание, повезли к Профи. Глинский не знал, что и думать, ломал голову, на чём мог «залететь». Теряться в догадках ему оставалось недолго.