Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер

Константинов Андрей Дмитриевич

Вскоре всех отобранных завели в палатку. «Депутация» привычно расселась на земле, на длинную скамейку лишь покосились, поскольку сидеть по-человечески все давным-давно отвыкли.

Американка сидела с левого края длинной парты, в центре устроился Абу-Саид, справа ему компанию составлял второй советник. Каратулле пришлось стоять. Собственно говоря, он и открыл «торжественное собрание». Обращаясь в основном к американке, майор задвинул целую речь. Сначала он официально и цветисто поприветствовал гостью и уважаемых советников, а потом объяснил, что перед ними находятся

«…советские перебежчики из оккупационной армии, которые добровольно приняли ислам и теперь вместе с афганскими братьями готовятся поступать в медресе, чтобы впоследствии нести в свои земли священное слово пророка». Всю эту галиматью тихонечко переводил на английский невозмутимый Абу-Саид. Он сидел прямой как палка, а блондинке и второму советнику приходилось наклоняться к нему поближе, чтобы расслышать его шепот. На фоне бредовой речи Каратуллы образовавшая равнобедренный треугольник американская команда стала выглядеть несколько карикатурно.

«Три богатыря», — хмыкнул про себя Глинский, внешне оставаясь совершенно бесстрастным.

Далее слово взяла блондинка. Она сразу представилась по-русски, и Абу-Саид снова забормотал, переводя для второго советника:

— Я — Людмила Бэрн, эмигрантка из России, отныне — представитель американской правозащитной организации «Дом Свободы».

Майор Каратулла, как обеспокоенный петух, завертел головой: русского он не знал, а переводить ему советник Абу-Саид вроде бы даже не собирался.

А госпожа Бэрн продолжила, пытаясь излучать приветливость и сочувствие:

— Ой, мальчики! Я вижу, вы израсходованы! Как вас здесь поддерживают — позитивно или драматически?

Блондинка говорила вроде бы понятно, бегло и почти без акцента, но как-то очень уж не по-русски. Точнее, не по-советски. Так говорят бывшие соотечественники после долгой разлуки с родной речью — тщательно воспроизводят грамматические конструкции и почти не обращают внимания на очевидную лексическую несуразицу. Не получив ответа на свой вопрос, американка продолжила в том же духе:

— Какие респонсы посылают из дома?

Пленные начали недоуменно переглядываться, не понимая, чего хочет от них эта блондинка. Все ведь просто отвыкли от русской речи даже в её нормальном, так сказать, звучании…

Борис почувствовал, что в палатке нарастает напряжение, и решил взять инициативу в свои руки:

— Не пишут нам. И мы ничего не пишем.

— Какая причина? — сразу оживилась восхитительная госпожа Бэрн. Глинский от такого цинизма плохо сумел скрыть усмешку:

— Не с кем письма передать.

Над группой пленных зашелестели лёгкие смешки, быстро увядшие, однако, под грозным взглядом Каратуллы. Блондинка же даже не улыбнулась. Она показала рукой на Глинского и нетерпеливо, словно для неё это было действительно важно, спросила:

— Вот вы, высокий мальчик, как вас зовут в России? Вы хотите посылать письмо для вашей семьи?

Не ожидавший такого вопроса Борис несколько растерялся, но ответил почти сразу:

— Только если разрешат написать всем. Я тут старший. Абдулрахман. А дома звали Николай, Коля.

Американка заулыбалась так, будто именно

это имя было ей дороже всего на свете:

— Коленька, фантастично, фантастично! Вы имеете жалобы? Может, вы хотите сделать приватный стэйтмент, ой, простите объявление?

Глинский пожал плечами и быстро оглядел своих товарищей по плену:

— Я хочу, чтобы все русские… — тут он на секунду замешкался, не зная, как назвать себя и других, не используя слова «пленные», но потом всё же нашёлся: —…Присутствующие в этом лагере, получили право написать домой. А вы заберёте наши письма.

— О’кей, о’кей! — затараторила блондинка, доставая из своего элегантного портфельчика заранее приготовленную пачку бумаги. — Прямо сейчас.

Госпожа Бэрн суетливо обратилась к своим американским коллегам по «правозащитному движению»:

— Will you give’em these sheets. [114]

Американцы преувеличенно вежливо начали раздавать листы, шариковые ручки с надписью «Freedom House» и дощечки, на которые нужно было положить бумагу.

Между тем блондинка, словно школьная учительница, даже слегка постучала пальчиком по парте:

114

Раздайте, пожалуйста, эти листы (англ.). — Прим. авт.

— Так, мальчики! Спокойность! Все помнят хорошо свои актуали в России?

Борис даже глаза прикрыл, чтобы скрыть усмешку: ну вот, всё и встало на свои места! «Ах ты моя „актуалочка“ правозащитная!» Слово «actuals», означающее «отправные данные и реквизиты», было достаточно специфическим и весьма характерным. Характерным, в частности, для американского разведцентра в немецком Гармишпартенкирхене… Про этот разведцентр когда-то очень давно, в позапрошлой жизни, рассказывал дотошный майор Беренда — он, судя по всему, там даже бывал…

«Так, милая моя „актуалочка“. Откуда ты сюда припёрлась — понятно… Нормальных правозащитников на пушечный выстрел не подпустили бы… А вот зачем ты здесь? Что тебе на самом деле надо? Что? И какую выгоду можно попытаться получить от твоего визита?.. Неужели ехать в Америку агитировать будешь?»

Погруженный в свои напряжённые размышления Борис едва не оговорился, чуть было не назвав блондинку «миссис Бэрн». Хорошо, что вовремя язык прикусил: ведь простой шоферюга, да ещё после стольких месяцев плена вряд ли бы вспомнил слово «миссис»… Это в том случае, если он это слово вообще когда-то знал…

«Хотя нет, знать-то мог… Конан-Дойля читать мог, Марка Твена… Шерлока Холмса по телевизору мог видеть… Миссис Хадсон и всё такое… Но рисковать всё же не будем, от греха подальше…»

Глинский кашлянул:

— Людмила… А как мы узнаем, что наши письма дошли?

— Вас будут информировать, — она сделала ударение на последнем слоге. — Вы пишите сейчас.

Неугомонного «Коленьку» такой неопределенный ответ явно не удовлетворил:

— Ну… Тогда пусть все наши напишут, а не только те, кто здесь…