Если любишь
Шрифт:
Девушка недоверчиво усмехнулась: успокоительные Слова!.. А чего ее утешать? Ничуть ее это не расстраивает. Просто нет желания ухаживать за телятами. И все. Одна исполнительность… Надо же где-то работать, тем более, что ты старшая в семье и на твоем иждивении сестренки. Да и вообще Ланя не могла бы сказать, какая ей профессия по сердцу, о какой работе она мечтает. Раньше собиралась пойти в медицинский, но то были детские мечты. Возникли они, наверное, потому, что нравилась фельдшерица — мать Максима. Теперь эта мечта давно уже потускнела, а другие отчего-то не возникали.
Но однажды, придя
«Дорогая подружка! Вызываю тебя на соревнование: у кого лучше будут к весне телята. Давай потягаемся, а?.. Шура…». Внизу напротив друг друга стояли, подбоченясь, две девчонки. Головы у них вскинуты, носы потешно задраны. Очевидно, каждая непомерно гордится собой.
Сначала Ланя растерялась. Она совсем не ожидала, что ее вызовут на соревнование. Да еще таким образом… Ну и Шурка! Сказала бы лично при встрече или на «декадке», когда доярки, телятницы, скотники собираются в красном уголке для обсуждения итогов каждой минувшей десятидневки. Потом задумалась: почему Шура решила вызвать ее? Ясно же, кто победит… Хотя так ли все уж ясно? Пусть нет у нее, у Лани, любви к делу. Однако телята неплохие. Зоотехник вот говорит — исполнительность тоже много значит. Будет стараться, рацион всегда выдерживать, ухаживать как положено — вдруг да и не отстанет от Шурки? Вот бы все удивились!
Ланя еще раз изучающе поглядела на листок и расхохоталась. Она обнаружила, что краснолицые телятницы с задранными носами здорово похожи на них с Шуркой. У одной — громадные, как фары, с лучами-ресницами глаза: это, конечно, Ланя. У другой — скулы с гусиное яйцо, глазки-щелочки: так Шурка окарикатурила себя. И все-таки похоже, потому что подчеркнуты, увеличены до неправдоподобия самые характерные черты лица. «Ой, Шурка! Ой, уморила! — восхищенно подумала Ланя. — Надо же так нарисовать: будто в «Крокодиле»!»
А Шура неслышно подошла, стала позади подруги.
— Как, принимаешь вызов? — спросила она, когда Ланя вдоволь насмеялась.
Ланя вздрогнула от неожиданности, потом закатилась смехом.
— Какой вызов? Кто носы выше задерет?
— А чего? Победишь — задирай, не обижусь! — захохотала Шурка.
— Но ведь никто еще не победил, а носы уже — выше лба.
— Это от задора. Видишь, какие неуступчивые девахи — каждая себе цену знает! — Потом спросила задиристо: — Так потягаемся? Даешь руку?
— Даю! — вдруг решилась Ланя.
— Тогда держись! — Шура схватила протянутую Ланину руку, что есть силы потянула на себя. Ланя уперлась, попыталась не поддаться, однако ноги у нее заскользили по утоптанной, облитой водой, заледенелой дорожке, и Шура оттащила ее в снег. Обе со смехом упали в сугроб.
Они барахтались, попеременно оказываясь то наверху, то внизу. Потом разом поднялись, стряхнули друг с друга снег, и Шура, сощурив черные глаза, поглядывая в щелочки между густыми, короткими
— Вот так. Теперь веселее жизнь пойдет.
Верно, работать на ферме стало интереснее. Еще старательнее ухаживала за телятами Ланя. Вечерами как-то меньше одолевала усталость.
Зоотехник, добродушно бася, похваливал:
— Добро, добро!
Бригадир и вовсе был доволен.
— Девки — золотые! Теперь у меня одна забота — парней им таких же старательных подобрать, — подмигивал он.
Ланя в ответ на шуточки лишь краснела, а Шура бойко тараторила:
— Ищи, ищи! Только мы сами проверим, подходящие ли найдутся.
И все-таки не чувствовала Ланя не только любви к своему делу, а и особой увлеченности. Но не было бы счастья, да несчастье помогло.
В группе телят у Лани было несколько слабеньких, которые содержались в отдельной загородке. Девушка кормила их особо, и телочки постепенно набирали силу. Но одна из этих телочек была больная и настолько исхудала, что остались буквально кожа да кости, она слегла и не поднималась. Шура сказала, что при соревновании телку эту в расчет принимать не надо. Однако Ланя не захотела получать скидку. Она решила телку во что бы то ни стало выходить. Готовила сенной навар, бегала в сепараторное отделение, выпрашивала там обрат, приносила из дому, от своей коровы, цельное молоко, заводила пойло-болтушку и поила свою подопечную почти насильно. Отбирала для нее буквально по травинке самый лучший клевер да викоовсяную смесь. И телка начала оживать. Особенно запомнилось Лане, как Мышка встала на ноги. В ту ночь, уже под утро, девушке приснился тревожный сон. Будто пришла она в телятник, а Мышка, еще вчера встречавшая ее веселым мычанием, неподвижно лежит в углу на соломе. Передние ноги у нее странно, как палки, вытянуты вперед, и голова лежит между ног. Глаза жутко поблескивают, точно ледяшки.
Ланя проснулась в страхе. Обнаружив, что находится дома и рядом сладко спят сестренки, а в окошко заглядывает большущая, во всю раму, луна, девушка поняла: весь этот ужас ей померещился. Только почему? Не стряслось ли в телятнике на самом деле чего худого?
Соскочить бы, побежать на ферму, узнать, что там происходит. Но сон был настолько отчетливым, а страх так велик, что у девушки не хватило мужества сделать это. Целую вечность, казалось, лежала она, как на угольях. Зато, едва вспыхнула под потолком не выключенная с вечера лампочка (начала работать электростанция — значит, уже пять часов!), Ланю будто вихрем сорвало с постели. Она мигом оделась и сломя голову побежала в телятник.
Мышка была жива! И не просто жива, а выглядела ничуть не хуже, чем вчера. Издали она заслышала шаги Лани, замычала призывно. А когда Ланя перелезла к ней в загородку, вдруг начала подниматься. Девушка подхватила телку, помогла ей. Мышка стояла на своих четырех! Она даже пошла к кормушке и не упала!..
— Милая ты моя скотинка. А я-то страху натерпелась! — возбужденно воскликнула Ланя. — Уж теперь-то мы оживем. Оживем!
Весь день Ланя чувствовала душевный подъем. И вечером, закончив работу, впервые отправилась домой без груза усталости на плечах. Бежала притопывая, чуть не приплясывая на ходу — точь-в-точь как Шурка.