Если настигнет проклятие
Шрифт:
Однако невозможно выразить тоску этого поцелуя, словно мы готовы вот-вот проститься, предвкушая разлуку. Я знаю это чувство – чувство невыраженных слов. Утаенных, недосказанных, заменённых вот таким способом. Отличный способ, если учесть, что это почти работает. Жаль, что всего лишь «почти». Потому что я по-прежнему не удовлетворена исходом нашего разговора.
Прерываю поцелуй первая, но от губ его не отстраняюсь. Это просто невозможно, хотя и понимаю, что терроризирую только свою силу воли.
– Это нечестно, Алек, – тихо говорю я, боясь разрушить магию атмосферы вокруг нас.
– Никогда
– Думаешь, что всё это – смешно?
Алек качает головой, черты его лица становится жёстче.
– Напротив. Я думаю, что всё это – чертовски серьёзно, – говорит он, и его твёрдый голос усиливает суть сказанного. – Поэтому хочу, чтобы ты перестала беспокоиться о тех вещах, которые сейчас совсем не имеют значения, а вместо этого подумала о том, что действительно важно.
Я знаю, о чём говорит Алек, но всё равно спрашиваю.
– Например?
Он и наносекунды не думает:
– Ты.
Но меня его ответ совсем не устраивает. Для меня есть более важные вещи.
– А кто побеспокоится о тебе?
Мне кажется, моё упрямство в какой-то степени причиняет Алеку боль. А может он категорически не желает признавать свою уязвимость. Но я знаю: за всей этой маской прочной стали, что Алек ежедневно надевает на себя, у него есть слабые места, сколько бы он ни отрицал, что они у него вообще существуют. И от того, что я их вижу, мне тоже становится больно. По-настоящему. Потому что я знаю, кто является главной причиной его состояния – я. Требуется любым способом искупить свою вину перед ним. Даже если Алек не собирается мне позволять.
Он протяжно вздыхает и на этот раз отстраняется, прижимаясь виском к подголовнику сидения. Алек больше не смотрит на меня, его взгляд устремлён куда-то за пределы лобового стекла. Его вид чересчур ясно даёт понять, что теперь он вымотан на все сто процентов. Не отсутствием отдыха. Мной.
– Прости, – внезапно вырывается у меня, и Алек мгновенно обращает ко мне недоумевающий взгляд, будто я не должна этого говорить. Но я говорю, слова, что так долго сдерживала, льются со скоростью водопада. – Всё стало слишком сложным, и иногда я просто не знаю, каким образом в этом разобраться. Я могла ещё принять, что я – другая. Могла принять мысль, что всё в той или иной степени изменится, но остальное…
Моё дыхание заходится на вздохе.
– Паша, – шумно выдыхаю, продолжая тараторить, – нападение гибридов, последние дни в поместье, переполненном напряжением и охотниками, словно мы находимся чуть ли не в Белом доме. – Снова делаю паузу, чтобы перевести дыхание и окончательно сникнуть. – И мама, которая ничего не знает, из чего состоит сейчас моя жизнь, и совершенно не заслуживает быть случайно в неё втянутой, стала буквально последней каплей.
По мере моих слов лицо Алека блекнет, но одновременно и смягчается, словно наконец я говорю правильные вещи, снимая с его плеч невидимую тяжесть. Словно мой срыв – это именно то, что он давно ждал. Наклоняю голову вправо, пытаясь объясниться с ним максимально доходчиво.
– Я не хотела тебя злить, Алек, я просто хотела, чтобы хоть что-то из всего этого дерьма
Моё лицо в его ладонях мгновенно успокаивает меня, заставляя всем мыслям вылететь из головы и заткнуться. Нет, вот, что чертовски правильно и естественно. Это всё только Алек.
– Эй, – прерывает он, – мы справимся, в независимости от того, где будем находиться. Скоро всё это прекратится. Обещаю.
Глаза Алек так искренны, что я очень сильно хочу поверить ему, но не могу. Я уже знаю, что дальше будет только хуже, и если это – только начало, то финал встречу явно уже свихнувшейся. Потому что есть ещё одна вещь, которая сводит с ума, она не даёт мне покоя ни днём, ни ночью – Алек. Точнее, это мерзкое ощущение связанности рук, словно он всегда слишком близко, но дотянуться до него всё равно неосуществимо. Так же, как и сейчас. Между нами от силы сантиметров десять, но кажется, что он стоит за километровой стеной. Словно я так и не имею права быть с ним.
И, возможно, это отчасти правда, и нам нельзя быть вместе, но я собираюсь прямо сейчас это опровергнуть.
Я с неимоверной скоростью разрушаю расстояние между нами и целую Алека, целую, целую, целую, забывая обо всём, что нас окружает. Забывая, где мы находимся. Забывая, что этот мир вообще существует.
Все звуки приглушаются. Время останавливается только для нас, и меня больше вообще ничего не волнует, кроме этой восхитительной полноты ощущений, что получаю. Тесного контакта с его телом, когда его ладони пробираются на мои бёдра, и Алек мгновенно пересаживает меня на себя. Он уверенно прижимает меня к своим бёдрам. И от того, что я так хорошо чувствую, мне становится невыносимо жарко, и одновременно я неистово дрожу. Внезапно этот способ уйти от всех проблем, растворившись в Алеке, кажется мне не таким уж и бестолковым. Моя голова пуста, а ещё я получаю то, во что так до конца и не поверила.
Алек мой, я – его.
Он вновь прижимает меня плотнее к себе, одна рука поднимается на мою спину, то поглаживая, то сминая ткань куртки. Вторая зарывается в волосы, обхватывает затылок, опуская мою голову ниже, чтобы углубить поцелуй, и меня захлёстывает желанием ещё сильнее. Внизу живота ноет, и я инстинктивно придвигаюсь к нему, сжимая коленями его бёдра.
Дьявол Всемогущий, я не могу выразить, как мне необходимо его ощущать. Каждым миллиметром своего тела – это болезненное чувство недостаточности заставляет его страдать. Потому что, если бы моё желание можно было измерить, то оно бы сравнялось размером с Луну.
И через секунду оно становится ещё больше. И больше. Каждый поцелуй, каждое прикосновение Алека волнами уносят меня дальше, глубже. В темноту. В полное забвение наслаждения, где нет мыслей, нет времени, нет абсолютно ничего…
Ладони Алека на моём лице, грубоватые на ощупь, но такие нежные в прикосновении, когда он постепенно завершает поцелуй, превращая его в лёгкое покусывание губ. Он останавливается, вернее, останавливает меня, потому что я этого делать точно не собиралась.
Его шёпот – это горячее, учащённое дыхание на моих губах.