Если не наступит завтра
Шрифт:
Когда Ромка увидел представительного узбека в бе-лой шелковой рубашке, вышитой цветным украинским узором, он прижал обе ладони к левой стороне груди, чуть поклонился и почтительно произнес: «Ассалом алейкум, домулло», и сам себя перевел: «Здравствуйте, уважаемый учитель».
– Вай! – воскликнул директор. – Ты что же, узбек¬ский язык знаешь?
– Не только узбекский, и азербайджанский знаю, и армянский, и арабский, – единым духом выпалил мальчонка.
Пораженный директор не сел, а упал в кресло, вос-клицая: «Да ему и во втором классе, похоже, тоже делать нечего».
На второй урок Ромка теперь уже опоздал, а на третий его торжественно отвели во второй класс.
***
Директор школы
В итоге, да и то не без стараний влиятельных род-ственников, Ахат Маннапович осел директором обычной средней школы. Работающая здесь пожилая женщи¬на-завуч с гордостью носила на лацкане жакета значок отличника народного образования и, беззаветно влю-бленная в педагогику, с удовольствием тянула всю работу сама, радуясь, что новый директор, от которого постоян-но исходил острый пряный запах мускатного орешка, ни во что не вмешивается.
Ахат Маннапович учеников своей школы не разли¬чал, но вот «вундеркинда», поразившего его воображе¬ние, запомнил накрепко. Он даже на переменах выходил из своего кабинета, чтобы отыскать на школьном дворе смышленого мальчишку и заговорить с ним, предпо¬читая арабский язык. Класса с пятого Ахат Маннапович стал приглашать Лучинского домой, обучал его арабской письменности, давал читать книги по истории, привил любовь к русской классике. Он искренне привязался к этому чужому мальчишке, видимо, компенсируя тем самым отсутствие собственных детей. Он первым, пожа-луй, разглядел в своем ученике уникальные способности к языкам, великолепную память, блестящую восприим-чивость к любому изучаемому предмету и старался дать этому мальчишке все, что мог, – знания, житейский опыт, мужскую, по сути отцовскую, любовь.
***
Примерно тогда же появилось у Романа новое увлече-ние. Увидев в каком-то журнале схему и описание тран-зисторного приемника, он решил собрать его сам. Весь класс писал контрольную работу по математике, когда в тишине, где лишь перья поскрипывали, во всю мощь грянул разухабисто-молодецкий хор военного ансамбля: «Раскудрявый клён зеленый, лист резной…» Это после целого месяца неудач ожил, наконец, первый Ромкин транзистор, который он умудрился впихнуть в кем-то выброшенную старую мыльницу. Математичка была не-давней выпускницей пединститута, детей боялась пуще огня и из всех методов воспитательного воздействия ус-воила пока только один. «Лучинский, немедленно выйди из класса и отправляйся к директору», – велела она.
К Ромкиным чудачествам одноклассники вскоре при-выкли и прозвище ему дали Китаец, когда он однажды на уроке химии с пеной у рта доказывал, что порох изо¬брели китайцы, а учительница с непонятным упорством его опровергала. Китаец жил в своем, изолированном от внешнего влияния мире. Когда сверстники торопились в спортзал или на стадион, он отправлялся к Ахату Маннаповичу, где
Девчонкам он поначалу нравился – высокий, строй-ный, широкие прямо развернутые плечи, смуглая барха-тистая кожа, а ресницы такие, что представительницам прекрасного пола только завистливо вздыхать приходи-лось. Но как только они оказывали ему какие-либо знаки внимания, он недоуменно пожимал плечами. Да один его непонятный взгляд чего стоил. Уставится своими серыми глазищами и смотрит подолгу, не мигая. Ни слова добро-го не скажет, не улыбнется, так что интерес к дальнейше-му общению пропадал так же быстро, как и возникал.
***
Мама Шоня с каждым днем все отчетливее понима¬ла, что внешне сын становится точной копией отца. Рост, фигура, строение ладоней, даже походка и поза во сне – все напоминало Джамала. Вот только сдержанностью и молчаливостью пошел он в нее. Джамал, тот велеречи-вым был, способным разговорить кого угодно, а уж как комплименты расточал – словно стихи слагал.
Когда Роман учился в десятом классе, Ахат Маннапович все настойчивее стал поговаривать о том, что его любимому ученику нужно поступать на востфак, тот самый факультет, который некогда заканчивал и сам Раззаков. А однажды учитель высказался напрямую: «Ты добьешься того, чего не сумел сделать я, станешь настоящим дипломатом. – И по¬обещал твердо: – Я помогу тебе подготовиться».
А вот мама Шоня, узнав о выборе сына, почему-то опечалилась.
– Зачем тебе, Роман, этот факультет? Арабский язык ты и так знаешь. Поступал бы лучше в какой-нибудь технический вуз – вон, всем соседям радиоприемники и телевизоры чинишь, руки у тебя золотые, все говорят.
И все же он уступил настояниям директора школы, отнес документы в приемную комиссию университета. Первые три экзамена сдал легко, получив две пятерки и одну четверку, а перед четвертым и вовсе не волновался. Абитуриентам было предоставлено право сдавать на вы-бор английский или арабский языки. Ромка, конечно же, выбрал арабский.
– После экзамена забежишь домой, порадуешь своих, а потом сразу ко мне, я плов приготовлю, – напутствовал его накануне вечером Ахат Маннапович.
Экзаменатор оказался довольно молодым мужчиной. Он согласно кивал головой, слушая ответы Романа, но с каждой произнесенной им фразой отчего-то хмурился все больше и больше.
– Достаточно, – наконец произнес он и, взяв экза-менационный лист, что-то быстро в нем начертал, сло¬жил вдвое и протянул абитуриенту:
– Вы, юноша, явно переоценили свои возможности, выбрав для сдачи вступительного экзамена арабский язык. Я поставил вам «неудовлетворительно».
– Что вы мне поставили? – недоумевая, переспросил Рома.
–Я поставил вам «два», неужели не ясно? Подготовь¬тесь как следует и на будущий год попробуйте поступать снова, если, конечно, не заберут в армию.
До дома Ахата Маннаповича Роман брел пешком. Он перебирал в памяти каждую произнесенную им арабскую фразу и не понимал, где совершил ошибку. Директор распахнул дверь сразу – видно, с нетерпением ждал по-явления гостя. Понурый вид Романа как губкой стер с его лица улыбку, а из глаз – выражение счастливого нетер-пения.