Если сердце верит
Шрифт:
Но должно же быть и другое? Ведь иначе Джон не испытывал бы сейчас такого страха. Не чувствовал бы ни отчаяния, ни пустоты. Его вообще тут сейчас не было бы. Он сидел бы дома, даже спал бы спокойно, пока ему не сообщили бы, что все кончено. Да черт возьми, если бы в нем не было доброго чувства к отцу, он вообще не приехал бы в Лейк-Генри.
Так что же можно любить в Гэсе?
— Он строит прекрасные каменные стены, — сказал Джон. — Наверное, сотни за свою жизнь построил. Они будут стоять еще долго после того, как нас с тобой не станет. Я всегда восхищался и трепетал, глядя на них.
—
Джон кивнул. Ему вдруг показалось, что хмурое лицо отца немного смягчилось, и это воодушевило его.
— Он всю свою жизнь работал с камнем. Никогда не занимался ничем другим.
— А как он этому научился?
— Гэс никому об этом не рассказывал. Только матери говорил когда-то, что нашел верный путь в жизни — как ни странно, в глухомани, среди лесов. Его выгнали из школы, когда ему было четырнадцать, и много месяцев никто не знал, куда он каждый день ходит. Потом кто-то увидел, что Гэс помогает каменщику. Он делал большие успехи, без труда постигая это нелегкое ремесло, так что никому и в голову не пришло тащить его обратно в школу. А вот я как-то один день прогулял, так отец взвился чуть не до потолка!
— Он хотел для тебя лучшей доли.
— Лучшей, чем быть художником? — спросил Джон. Он не представлял себе такого. — Я был бы счастливейшим человеком, если бы мог вместе с ним работать, но отец и слышать не желал об этом. Его решение относилось и ко мне, и к Донни. Отец считал, что мы все только путаем. Он очень взыскательный человек и всегда ужасно гордился своими постройками.
— А ты разве не гордишься своими статьями?
— Наверное, горжусь.
— Значит, в этом ты похож на отца.
Джон хотел бы так думать, но писательский труд — совсем не то, что строительство из камня. Каменные стены функциональны и эстетичны. И они не способны разрушать человеческие судьбы. А писательский труд способен. Именно это и претило Джону. Так что, возможно, Терри и прав. Может, он недостаточно тверд, чтобы быть писателем, если, конечно, писать следует только отравленными перьями.
Но что правда, то правда: Джон гордился своими статьями. А когда это стало невозможно, он уехал из Бостона. Теперь Джон гордился своей «Лейк ньюс». Газета была прекрасно отредактирована и служила добрым целям, то есть была и эстетична, и функциональна.
Она стала такой же… Да, именно такой, как Гэсовы каменные стены.
Незадолго до рассвета Гэс вдруг заморгал и открыл глаза. Джон быстро поднялся и склонился над кроватью:
— Отец.
Гэс сконцентрировал взгляд на чем-то далеком, потом — на Джоне, но если он о чем-то и подумал, то виду не подал. Когда веки его снова закрылись, Джон посмотрел на монитор. Прибор начал быстро пульсировать, а потом снова утихомирился.
Джон отступил назад, как только в палату вошла сестра. Она проверила пациента, оборудование и снова удалилась.
Киплинг не знал, стоит ли будить Гэса. С одной стороны, пробуждение — это добрый знак, дающий надежду. Но если это приводит к такому отчаянному сердцебиению, то лучше потерпеть. Линии на мониторе стали более ровными и спокойными.
Джон стоял возле кровати, глядя на Гэса. Сколько ночей в детстве он вот так же стоял
С восходом все помещение наполнилось мягким приятным светом, пробудившим новые воспоминания. Лили зашевелилась в своем кресле, потом встала рядом. Джон сказал:
— Он был настоящим красавцем. Да это и сейчас еще заметно. — Действительно, довольно густые волосы Гэса были аккуратно подстрижены, подбородок тщательно выбрит, плечи и руки — все еще крепки и сильны. — Моя мама до сих пор говорит, что он был дикарь, но красивый.
— Как они познакомились?
— По чистой случайности. Она вместе с подругой ехала как-то по загородному шоссе, любуясь осенней листвой. Было примерно это же время года. У них что-то стряслось с машиной. И вот красивый загорелый мужчина вышел из лесу, как будто специально, чтобы помочь им. Через месяц мама снова поехала в ту сторону, прихватив корзинку с домашними кофейными пирожными. Она влюбилась до безумия и с тех пор часто приезжала посмотреть, как он работает, или угостить его домашней выпечкой. Мало-помалу до Гэса дошло, что это единственный и самый удачный шанс обзавестись семьей. Ему было уже под сорок, а мама была такая молодая, такая симпатичная и влюбленная… — Джон вздохнул. — Я не смел даже имя ее упомянуть, когда встречался с отцом после их развода.
— Так ты приезжал к нему сюда?
— Да, пока учился в колледже. Я думал, он будет гордиться, что я добился столь многого. Но этого не случилось. Гэс даже смотреть на меня не хотел. Поэтому я никогда не задерживался тут надолго. Уезжал и всякий раз мучился оттого, что так и не сказал чего-то важного.
Тут снова вошла сестра с двумя чашками кофе для Джона и Лили. Проверив Гэса, она поправила капельницу и вышла.
Джон обхватил чашку ладонями. Конечно, присутствие Лили было приятно и поддерживало его, но от рассказа о прошлом на них словно повеяло холодом. Да, вся жизнь состояла из сплошных «должен был»…
— Я хотел сказать ему… — тихо произнес Джон. — Я ведь понимаю, что случилось между ним и мамой. Это не только его вина. Она пыталась сделать из него того, кем он никогда не был. Мама сама его выбрала, а потом так и не смирилась, когда поняла, что жизнь в Ридже вовсе не столь романтична. Отец никогда ничего ей не обещал. Это она жила беспочвенными надеждами. И именно ее ждало жестокое разочарование. Я не могу винить за это отца. Ни за женитьбу, ни за развод. Я хотел сказать ему это.
«И сказал», — почти услышал он мысли Лили. Но она только кивнула и промолчала.
Лили еще никогда не дежурила у постели умирающего. Если бы месяц назад кто-нибудь сказал ей, что она окажется у смертного одра Гэса Киплинга, Лили передернуло бы. Но теперь она не могла и представить себя где-то в другом месте. Психиатр, вероятно, сказал бы, что Лили просто пытается искупить мнимую вину за то, что ее не было в городе, когда умер отец, но она так не думала. Ведь Лили сидела тут не из-за Гэса, а только из-за Джона.