Если совершено убийство

Ренделл Рут

— Неужели кто-то может жить здесь по собственной воле? — спросил он, обращаясь к сержанту Клементсу. Пока Говард изучал в машине отчет, он вызвался быть руководителем, гидом и, если понадобится, защитником.

— Закономерный вопрос, сэр, — одобрительно заметил сержант. Нельзя сказать, что его манера общения с Уэксфордом была как у школьного учителя с подающим надежды учеником — он, конечно, отдавал должное и уважал положение и возраст последнего, и все же в нем чувствовалось некоторое традиционное превосходство городского человека над новичком из провинции. Полное лицо Клементса, которое, кажется, совершенно не изменилось с той поры, когда он был толстощеким мальчишкой с пухлыми губами, выражало одновременно самодовольство и досаду. — Понимаете, им здесь нравится, — пояснил

сержант. — Они любят грязь, жить вчетвером в одной комнате и тут же швырять отбросы, ночами рыскать по городу, а потом отсыпаться целыми днями. — Он сердито посмотрел на парня и девушку, которые, держась за руки, пересекли улицу, присели на мостовой около церкви и, достав из сумки картофельные чипсы, стали их есть. — Они могут среди ночи прийти к друзьям без приглашения и остаться спать прямо на полу среди разбросанных окурков, потому что не успели на последний автобус. Если спросить, где они живут, то большинство из них не ответят, потому что не знают: эту неделю здесь, другую — там; короче говоря, лови удачу и беги дальше! Эти люди живут не так, как вы или я, сэр, скорее как кроты, всегда скрывающиеся в темных порах. А их-то у вас в провинции хватает! В этом сержанте Уэксфорд узнавал общеизвестный тип полицейского — человека настолько хорошо знакомого с неприглядными сторонами жизни, что если социальные работники вовремя не проведут с ними специальный тренинг, то со временем вместо милосердия и сострадания у него вырабатывается жестокое и циничное отношение к окружающим. Его собственный коллега Верден иногда был близок к этой опасной черте. Спасал Майка только природный ум. У Уэксфорда сложилось невысокое мнение об умственных способностях сержанта, однако это не мешало ему отнестись к нему с симпатией.

— Бедность и нищета не способствуют правильному образу жизни, — заметил он, улыбнувшись, чтобы эти слова не показались Клементсу наставлением.

Тот не посчитал их упреком, а только покачал головой, словно поражаясь такой наивности.

— Я имел в виду молодежь, сэр, таких, как вот эта парочка бездельников. Да вы и сами скоро убедитесь: пара недель в Кенберн-Вейл, и у вас раскроются глаза. Я и сам, когда впервые попал сюда, думал, что гашиш — это тушеное мясо, а STD — система набора телефонных номеров.

Прекрасно зная другие значения этих терминов, Уэксфорд, однако, ничего не сказал, а только взглянул на машину. Он начинал замерзать и, как только Говард кивнул, направился к подъезду с номером 22. Уэксфорд понял, что лекция на тему о манерах современной молодежи, совершенно противоположных усердию, энтузиазму, здоровому честолюбию и безупречной морали современников Клементса и его собственной юности, была неминуемой, и надеялся избежать ее. Однако сержант пошел следом за ним и, топая ногами по грязным ступенькам, разразился резкой обличительной речью, которой Уэксфорд боялся больше всего. Пару минут он дал ему говорить, но затем прервал:

— Так что там о Лавди Морган?..

— Так называемой Лавди Морган, — мрачно уточнил Клементс. — Это не настоящее ее имя. А теперь я хочу вас спросить; разве такого не может быть? Мы проверяли ее в Сомерсет-Хаус. Девиц по фамилии Морган там полным-полно, а вот Лавди Морган — ни одной. Она сама себя так назвала. Почему? Такой вопрос правомерен. Нынче девицы называют по-своему самые разные вещи. Попробую объяснить, что я имею в виду…

Но прежде чем он начал это делать, к ним присоединился Говард, «наградивший» сержанта таким непривычно холодным взглядом, что тот замолчал. Сбоку от входной двери располагался целый ряд звонков с номерами квартир вместо табличек с фамилиями жильцов.

— Домоправительница живет на цокольном этаже, — пояснил Говард, — так что можно попытаться позвонить в квартиру номер 1. — Он нажал кнопку звонка, раздался щелчок, и из домофона послышался голос, который произнес что-то похожее на «тил».

— Прошу прощения?

— Это Айвен [8] Тил, квартира номер 1. А кто вы?

— Детектив-суперинтендент Форчун. Я хотел бы поговорить с миссис Поуп.

— А… — протянул голос. — Тогда вам нужна квартира номер 15. Понимаете, эта

штука, которая открывает дверь, сломалась. Сейчас я спущусь.

8

Айвен — английская транскрипция имени Иван.

— Квартиры! — проворчал сержант, пока они ждали Тила. — Смех — да и только! Разве это квартиры? Это комнаты с водопроводом и газовым счетчиком, однако наша девица платила за свою семь фунтов стерлингов в неделю, притом что на весь этот притон всего лишь два туалета. Что за жизнь! — Он похлопал Уэксфорда по плечу. — Приготовьтесь к тому, что сейчас увидите. Кем бы ни был этот Тил, он будет выглядеть не по-человечески.

Однако вид у Тила был вполне приличный. Единственное, что поразило Уэксфорда, — это то, что невысокий мужчина, появившийся в дверях, был примерно одного с ним возраста, при этом у него была хорошо развитая мускулатура и довольно длинные и густые седые волосы.

— Извините, что заставил вас ждать, — произнес Тил. — Идти довольно далеко. — Он смотрел на пришедших полицейских без улыбки, высокомерным и оценивающим взглядом. Уэксфорду приходилось ощущать на себе такой взгляд и раньше, но, по правде сказать, это почти всегда была молодежь. Кроме того, у этого человека было произношение, характерное для людей из высшего общества. Он был одет в безупречно чистый белый свитер, и от него пахло «Афродизией» Фаберже. — Наверное, сейчас начнете всем докучать вопросами?

— Мы не докучаем вопросами, господин Тил.

— Неужели? Значит, вы изменились. Мне вы часто докучали.

Посчитав, что Говард дал ему карт-бланш на опрос свидетеля, Уэксфорд спросил:

— Вы знали Лавди Морган?

— Я знаю здесь всех, — ответил Тил, — и самых старых жильцов, и случайных, которые появляются ночью. Я тот, кого Фивы поставили у ворот. — Он неожиданно широко улыбнулся. — Квартира номер 1, если вам угодно.

Он проводил полицейских к подвальной лестнице и, не сказав больше ни слова, ушел к себе.

— Занятный старый педик, — прокомментировал Говард. — Пятнадцать лет в этой дыре… Боже мой! Ладно, идемте, нам надо вниз.

Узкая лестница, застланная совершенно изношенным покрытием, вела в довольно просторный холл с высоким потолком. Когда-то давным-давно этот холл был выкрашен темно-красной краской, но теперь она облупилась, обнажив белые пятна, причудливая конфигурация которых напоминала фантастические континенты, так что стены казались огромной картой какого-то другого, неведомого мира — некой Утопии. Мебель казалась слишком громоздкой для того, чтобы ее можно было затащить по этой лестнице (хотя ее явно принесли сюда именно таким образом), буфет, громадный книжный шкаф с запыленными фолиантами на полках заполняли почти все пространство помещения. У порога каждой из трех закрытых дверей стояли баки с мусором, в холле витал отвратительный запах гниющих отбросов.

Никогда раньше Уэксфорд не видел ничего подобного, однако интерьер квартиры номер 15 показался ему более знакомым: он напоминал некоторые кингсмаркхемские коттеджи, в которых ему доводилось бывать. Здесь ощущалась та самая мерзость запустения, которая всегда бывает там, где съестное находится рядом с грязным бельем: открытые консервные банки среди грязных носков, и посреди всего этого — старая разбитая коляска с младенцем, лицо которого перепачкано кашей, какую варят и в городе, и в деревне. Конечно, тот факт, что эта молодая женщина с ребенком были вынуждены жить в подземной пещере круглые сутки при искусственном освещении, был достоин сожаления; с другой стороны, если бы сюда проникал дневной свет, то сломанные кресла и отвратительно грязный ковер показались бы еще более ужасными. Однако этот ковер был в своем роде произведением искусства — настолько тщательно и мастерски починила его в свое время какая-то родственница владельца этого дома. Уэксфорд затруднился бы сказать, то ли это был синий ковер с темно-красной вставкой, то ли на основу из красной пряжи были вставлены куски знаменитого эксминстерского синего ковра. Хотя он весь был покрыт пятнами от размазанных кусков еды и всюду валялись пучки вычесанных волос хозяйки.