Если суждено погибнуть
Шрифт:
— За нас с тобою! — эхом отозвалась Mama. — За то, чтобы тебе всегда сопутствовала воинская удача.
— Очень хороший тост, — похвалил Тухачевский, чокнулся с женой. — А я пью за то, чтобы твой муж почаще радовал тебя!
— Тоже неплохой тост, — в тон Тухачевскому произнесла Маша. — За тебя!
— А я — за тебя!
Они долго сидели за столом, обрадованные встречей, тихо разговаривали, пили «Марсалу» и ели рыбу. В окна штабного вагона заглядывало солнце, в деревьях беспечно щебетали разные птахи. Будто действительно не было ни войны, ни стрельбы,
Вечером на этой станции появились каппелевцы.
Штабной вагон командарма-один поспешно откатился на восток. Когда под колесами уже грохотали рельсы, неподалеку от состава показались конники. Неведомо чьи — мелькнул вроде бы над их головами красный вымпел и растворился в вечернем сумраке. Красный вымпел мог оказаться и своим и чужим.
Конников отогнали от поезда пулеметным огнем и выстрелами из горной пушки.
Каппель вызвал к себе Вырыпаева. Тот все больше отдалялся от своей батареи — он теперь выполнял штабную работу, стал неким доверенным лицом Каппеля, который поручил ему вести свою личную канцелярию, связанную с прошениями гражданского населения. Когда Вырыпаев явился, Каппель показал ему рукой на место около стола.
Выглядел Каппель неважно — не спал несколько ночей.
— Василий Осипович, красные в Екатеринбурге арестовали мою жену и увезли в Москву...
Вырыпаев об этом слышал, кивнул сочувственно.
— Детей, слава Богу, не тронули, тестя тоже — они на следующий день съехали с квартиры, оставили только прислугу — на случай, если Ольга все-таки вернется домой. — Каппель взял со стола толстый красный карандаш и неожиданно для себя сломал. Поморщился недовольно: не надо раскисать. — В общем, Ольги Сергеевны нет.
— Сочувствую, Владимир Оскарович, — тихо произнес Вырыпаев.
— Переговорите с разведчиками, пусть под видом мешочников направят кого-нибудь поопытиее в Москву, — попросил Каппель. — Мне очень важно знать, где Ольга Сергеевна, что с ней. В общем, вы сами все прекрасно понимаете.
— Зацепки какие-нибудь имеются? Может, кто-нибудь что-нибудь видел?
— Кроме того, что арестовал ее комиссар местного Совдепа Редис, никаких сведений нет. Разговор с Редисом был, но разговор ничего не дал. Ольгу Сергеевну посадили в пассажирский вагон и в сопровождении двух охранников отправили в Москву. Там веревочка оборвалась.
Вырыпаев поднялся со стула:
— Разрешите действовать, Владимир Оскарович!
— Да-да, — рассеянно кивнул Каппель. — Жду от вас вестей.
На следующие же сутки, в ночное время, были посланы в Москву три разведчика — толковые, умеющие разбираться в любых хитросплетениях люди. Однако вернулись они ни с чем: Ольга Сергеевна как в воду канула.
На обратном пути разведчики попали в облаву. Пришлось отстреливаться. Один из них, поручик Бузанков, был ранен в руку.
Больше Каппель не видел свою жену, сколько ни искал ее — не нашел, сколько ни пытался ухватить хвостик большого запутанного клубка, чтобы потянуть
В Самару тем временем прибыли представители атамана Анненкова, одетые в черную форму с замысловатыми шевронами на рукавах, с желтыми лампасами на шароварах и погонами красного цвета; в черные, лихо заломленные фуражки у них был вшит белый кант, как у моряков, — в общем, форма эта была едва ли не всех цветов радуги. К тоненьким, непрочным поясам с металлическими наконечниками чуть ли не по всей длине были прикреплены какие-то хвосты, очень похожие на женские побрякушки.
Тихие самарцы, увидев дикое войско атамана Анненкова, крестились: на рукавах у анненковцев красовались черепа с костями — пугающий символ для живого человека, тем более для обывателя. Анненковцы посмеивались над страхом самарцев:
— Вы нашего знамени не видели!
Знамя у анненковцев было черное, окаймленное серебристо-серой полосой, в середине полотна был вышит большой череп, под которым красовался косой крест, сложенный из двух крупных костей. На все нашел деньги бывший есаул Анненков — и форму своим солдатам пошил, и цацки на рукава повесил, и погоны в специальных мастерских изготовил, и высокие, очень фасонистые сапоги с ремешками, перехватывающими ногу под коленом, стачал.
— Отчего ваш флаг черный? — спросил у анненковцев полковник Петров, будущий генерал, а ныне — начальник оперативного отдела штаба комучевских войск.
— Готовимся к партизанской войне! — гордо ответили анненковцы.
— Но черный цвет, он же — пиратский!
— Как большевики с нами, так и мы с большевиками: они с нами по-пиратски, и мы с ними так же.
Увидев, что над зданием Комуча развевается красный флаг, анненковцы недоуменно остановились, притихли. Потом один из них, усатый казак с погонами хорунжего, похожий на кота, неверяще помахав рукой — словно обжегся, — вытащил из болтавшейся на ремне кобуры старый потертый маузер.
— Свят-свят-свят, это что же такое делается? Большевиков в Самаре еще нет, а флаг ихний уже тут! — Он вскинул маузер и выстрелил в красное комучевское полотнище. Полотнище, вяло болтавшееся на ветру, дрогнуло — хорунжий не промахнулся. — Это что же такое делается? Свят-свят-свят! — Хорунжий выстрелил еще раз.
Красное полотнище вновь дрогнуло.
Напарник хорунжего, из одной с ним хлебной станицы, расположенной на Алтае, тоже хорунжий, по фамилии Ванеев, увидел длинную пожарную лестницу, прислоненную к крыше здания.
— Погоди-ка, земеля, — остановил он стрелявшего, — я сейчас эту материю сброшу на землю без всяких пуль... Береги огневой припас, земеля. Подержи-ка. — Он через голову стянул с себя ремень с шашкой, отдал станичнику.
На крышу Ванеев забрался ловко, как обезьяна, перешагивая через ступеньку, наверху подполз к краю крыши и ударил каблуком сапога по древку флага.
Древко хряпнуло, но не переломилось. Ванеев выругался с веселым восхищением:
— Похоже, из дуба шток выстругали.